Учебные истории

роботов, и многое другое.

В городе Нью Йорк есть школа Стайвесон. В школу Стайвесон принимают на основании экзаменов и собеседований. В школе Стайвесон есть специально оборудованный стеклянный корпус набитый лабораториями и мастерскими в которых есть всё, то есть вообще всё. Если вы хотите собрать орбитальную станцию, то именно в школе Стайвесон вы найдёте всё необходимое оборудование. В этих лабораториях есть переманенные из силиконовой долины учителя, которые посвящают всё своё время для подготовки команды для городской олимпиады. Ученики школы Стайвесон всегда занимают первое место в городской олимпиаде по науке и технике.

Ещё в городе Нью Йорк, на самой его окраине, есть школа с оригинальным названием 153. В этой школе есть подвал в самом конце которого есть небольшая мастерская набитая ржавыми пилами, стёртой наждачной бумагой и прочим хламом. В этом подвале есть я, не совсем двуязычный сын не совсем русских родителей. Ещё там есть Крис -- сын корейских иммигрантов которые дали ему "хорошее английское имя" и Доркас, которой корейские родители тоже хотели дать "хорошее английское имя" но у них это не совсем получилось. Мы и есть олимпийская команда школы 153. Конечно есть и другие члены команды, тоже дети корейских иммигрантов, но к этому рассказу они имеют только косвенное отношение. Есть и мистер Браун, учитель физики на которого администрация школы навесила нашу олимпийскую команду. Он зевает, нервно отхлёбывает из фляжки, и ровно в 5 выгоняет нас всех из мастерской, потому что ему домой пора.

К последней олимпиаде мы с Крисом готовили самолёт. Вернее не самолёт, а планер. Какой мы сконструировали планер! Мы выпилили его из тонкой фанеры и он должен был продержаться в воздухе дольше всех других планеров и главное дольше планера школы Стайвесон. Главным в этом планере были крылья. Крис вытачивал их на протяжении трёх месяцев. Последние две недели он шлифовал эти крылья тончайшей наждачной бумагой. Они весили одинаково с точностью до миллиграмма. В сечении эти крылья имели форму плавной дуги которая должна была придать подъёмную силу нашему самолёту.

За неделю до соревнований мы стали проводить испытания. Наш планер красиво парил в воздухе, но в зависимости от угла запуска мог продержался в воздухе от 30и секунд до нескольких минут. Поэтому Крис запускал его снова и снова, пытаясь подобрать идеальный угол запуска. За три дня до олимпиады случилась катастрофа. Крис попробовал особо острый угол атаки и планер неуклюже нырнув врезался в пол и распался на куски; крыло дало трещину.

На Криса было страшно смотреть. Впервые в жизни я увидел как меняется лицо человека у которого всё рухнуло. Склеить было нельзя-- перевес дал бы крен. Заменить? У нас была ещё одна заготовка планера, совсем необработанная и другого размера, а до соревнования оставалось три дня. "Это соревнование вы просрали, " резюмировал мистер Браун, -"не майтесь дурью, помогите лучше ребятам с антигравитационной машиной, " и нервно отхлебнул из фляжки.

Крис конечно помочь никому и ни с чем не мог. Он сидел сгорбившись на табуретке и тупо смотрел перед собой. У него тряслись руки. Я поискал глазами Доркас и обнаружил её в самом конце мастерской, склонённой над нашей второй заготовкой. Она упрямо шлифовала крыло. Я не буду описывать как мы доделывали второй планер за два с половиной дня, как вышел из ступора Крис и присоединился к нам с Доркас, как мы провели мистера Брауна и остались в мастерской на ночь. К субботе у нас был новый планер. С крыльями примотанными липкой лентой ему было далеко до нашего предыдущего красавца и на первое место рассчитывать не приходилось, но он летал.

По дороге на соревнования я понял что Крис всё-таки надеется войти в верхнюю десятку с нашим планером. Мне это казалось безумием, ведь соревнуются сотни школ, но мечтать не запретишь. На соревновании у нас было три попытки и результат усредняли. Наш не совсем эстетичный планер парил весьма не плохо. В конце соревнования объявляли результаты, зачитывая имена учеников и названия школ вошедших в верхнюю десятку начиная с конца: 10,9, 8,7... когда дошли до пятого места Крис совсем сник, в верхнюю пятёрку наш планер никак не мог попасть. Когда объявили "второе место: Стайвесон, "Крис уже направлялся к дверям. Когда объявили "первое место: Крис Ли, 153я школа" Крис взмыл не хуже своего самолёта.

Как во всех учреждениях образования каждый год проводилась обязательное флюроографическое обследование студентов и профессорско-преподавательского состава. О чем на доске "ИНФОРМАЦИЯ ДЛЯ

СТУДЕНТОВ" вывешивался приказ следующего содержания: "Всем студентам очного отделения юридического факультета обязательно пройти флюорографию до такого-то числа. Декан. Дата. Подпись". Кто-то из студентов перепечатал этот приказ таким же шрифтом, слово в слово, за исключением того, что вместо слова "флюорография" стояло слово "дефлорация". В такой редакции этот приказ провисел около недели, пока его не заметила лаборантка, которая, сорвав его, побежала к декану. Декан, к слову, была та еще стерва, о чем говорит хотя бы тот факт, что ранее она работала опером в женской колонии.

Так вот, взяв эту бумажку, она вместе с лаборанткой стала обходить аудитории и выпытывать, кто это напечатал. (ага щас тебе сразу признаются, стукачей как на зоне нет). Я в это время читал лекцию всему курсу в паточной аудитории. Студентов было около 60-70 человек. Так вот, врываются они в аудиторию и без предисловия, маша этой бумажкой требуюя признания авторства, угрожая, что у всех будут проблемы. Я поинтересовался, что там написано, хотя уже знал. Декан протянула мне листок, и я зачитал его содержание, ради прикола, вслух.

Тут вскакивает одна из старост группы, знаете такая активистка паинька, видно к тому времени не отличавшая дефлорацию от флюроографии, и желающая защитить честь своей группы и доказать свою исполнительность, думая, наверное, что сейчас будут ругать тех, кто еще не прошел флюроографию, и заявляет: "А в нашей группе уже все прошли".

Лекция была сорвана, причем не только у меня, так как хохот стоял на все здание.

Всем ребятам привет! Лейла, тебе тоже.

тюки сена с поля. Пять человек вилами забрааывали тюки в прицеп трактора, а другие пять человек (и я в том числе) потом разгружали этот прицеп в амбаре. Перед амбаром шла просёлочная дорога, за ней поле. Слева от амбара находился огороженный забором хутор с большим яблоневым садом. Позади хутора был огород. Всё остальное пространство занимал лес. Между разгрузками у нас было 10-15 свободных минут. Во время очередного перерыва мы решили зайти в сад за яблоками. В заборе была калитка со стороны огорода. Заходим мы в сад, начинаем собирать яблоки. Тут откуда-то выскакивает старушка, начинает что-то кричать нам по-эстонски и махать палкой. По её интонации можно было понять что наше присутствие в саду ей почему-то не нравится. В мореходной школе кроме всего прочего у нас были уроки этики и эстетики, поэтому, как культурные и воспитанные люди, мы не стали драться со старушкой и ушли. Тем более что мы были безоружны.

Пока мы разгружали очередной прицеп у нас созрел беспроигрышный план. Мы, зайдя далеко в лес, оббежали огород и вышли, уставшие и довольные собой, с другой стороны сада. Но там из засады снова выскочила эта вредная старушка. Она опять ругалась и махала палкой. В этот раз мы тоже были безоружны.

Разгрузили мы прицеп и у нас созрел ещё один беспроигрышный план. Мы выползли из амбара и поползли вдоль забора к калитке, иногда подымая головы и пытаясь разглядеть старушку через щели в заборе. Все мы были уже после армии и ползать умели. Я полз последним и решил оглянуться назад. Оглядываюсь я и вижу, что за нами идёт эта старушка с палкой. Я сразу прикинулся будто я давно уже лежу тут под забором и просто отдыхаю. Старушка, проходя мимо, погрозила мне пальцем и пошла дальше. Я не стал предупреждать своих товарищей, а решил полюбоваться этой картиной. Вдоль забора, иногда подымая головы, ползут четыре взрослых придурка (все культурные и воспитанные курсанты мореходной школы, комсомольцы, некоторые даже отличники учёбы), а за ними неспеша идёт старушка. Можно было подумать что она просто пасёт гусей. Долго наслаждаться этой картиной я не смог, меня выдал мой смех. Всё-таки при первом налёте на сад, по одному яблоку мы успели взять.

2007-65=1942.

Опаньки! Порадовал провинциальных коллег этим удивительным фактом. Народ повеселел. Не иначе товарищ Гитлер институт открывал, чтобы повышать квалификацию советского учителя.

Лекции стали тоже веселее. Учителя, что помоложе, у преподавателей интересуются, будут ли приглашены на праздник коллеги из Германии, откроется ли памятник тогдашнему мэру Минска гауляйтору Кубе и т. д.

Товарищи методисты вначале удивлялись, потом проверяли вычитание в столбик и лица их становились задумчивыми. Одна зав. кафедрой высказала предположение, что годы войны вроде бы не засчитываются. Но ответить, почему другие мероприятия, типа Дня города, этим правилом не пользуются, не смогла.

На следующий день намеки на грядущий праздник преподы игнорировали с таким видом, словно им в 1937 году рассказывают анекдот про Сталина.

Наедине потом рассказали, что под юбилей были выделены не мелкие средства, будет Министр образования и, возможно, Сам, а тут понаехали, блин, математики... А начни копать, когда институт в самом деле открылся...

В 2008 году опять занесло на курсы в этот же Институт. На стенде историческая надпись "Нашему институту больше 65 лет". М-да, не придерешься.

все уже, в основном, стали засыпать, Юра проснулся и решил продолжить праздник. Сделал он это по-своему, взял газету "Правда" и, шагая по коридору вперёд-назад, стал орать призывы ЦК КПСС. Помните, типа —

"слава советской науке" и всё такое прочее. После каждого очередного призыва Юра добавлял "ура товарищи" и это "УРА" троекратно исполнял, довольно громко. В обшем продолжил демонстрацию. Кое-кому он, видимо, помешал отдыхать, девушкам в основном, и кто-то из них пожаловались комендатше. На её уговоры Юра не отрегировал и она позвонила в милицию, дескать пьяный студент ходит по коридору и тишину не соблюдает. Девушки сушества непостоянные - то Юра им спать мешал, а теперь его жалко стало, ведь отчислить могут. Одна из них прибежала к нам в комнату и стала просить нас что-нибудь сделать, пока милиция не приехала. Мы ещё не спали, Юрины крики слышали и даже немного веселились по этому поводу, но дело приняло серьёзный оборот и надо было Юру спасать. В коридоре мы оказались одновременно с нарядом милиции, только по разные стороны, посередине шагал Юра, в трениках, майке, но при галстуке и с "Правдой" в руках. Мелькнула мысль, что Юру не спасти, но он спас себя сам: увидев милиционеров, Юра быстренько пробежал глазами страницу, нашел нужную строку и проорал:

— Слава советской милиции! Ура товарищи!

Затем, оглянувшись, увидел нас — "Слава советским студентам! Ура товарищи! " и пошел далее по списку. Мы подошли к Юре с одной стороны, милиционеры, подталкиваемые комендантшей, с другой.

— Вот видите, — возмущалась комендантша, — пьяный, шумит. Заберите.

— И что мы напишем в протоколе? — спросил у неё капитан. — Задержан за чтение призывов ЦК КПСС? Разберитесь как-нибудь сами.

И наряд удалился. Мы увели Юру, предложив выпить за революцию и ничего нам за это не было, хотя распитие спиртных напитков в обшежитие было запрещено.

В обшем, в тот раз никто не был репрессирован.