Женские истории #работа

к окружающим. И на работе относился к ним соответственно, как к гусеницам – не замечал, и не общался. А вот однажды все повернулось...

Хотя нет, пожалуй начну с другого конца.

Началось все с болезни Джима года два назад. А был Джим главный менеджер, люто ненавидимый за его скотский тип обращения с подчиненными.

Однако, когда после инсульта Джим превратился в мычащее растение, вдруг все стало сыпаться. Оказалось, что мистическим образом он, имевший образование токаря, контролировал все – от уборки снега до чертежей прототипов и заключения контрактов. И делал это эффективно, находясь на работе по 16 часов, включая выходные.

Ему нашли замену, но новый человек не справлялся, добавили еще двоих – результат стал еще хуже, потому что эти трое начали офисные войны и стали бояться сделать хоть какой-нибудь поступок вообще. Наш завод, прооизводящий автомобильные детали, впервые за 35 лет стал срывать сроки поставок. Однажды в обед, на своем рабочем месте умер главный бухгалтер, за полчаса до этого весело трепавшийся по телефону. Он, работавший больше десяти лет, унес очень важное в бизнесе – связи. Завод затрясло сильнее.

И ко всему еще смутно стал обозначаться кризис. Каждый день доходили вести о закрытии похожих фабрик. Владелец и основатель нашего завода крутился, как мог. Хватал кредиты, заложил здания, отправлял людей в неоплачиваемые отпуска, и все надеялся, что станет лучше, как бывало раньше.

В первый вторник марта 2009 года был обычный день. Грохотали пять-шесть прессов, роботы бешено кидали и сваривали детали. Я с напарником работали на подъемнике, прокладывая под крышей кабели для новых машин.

Ближе к обеду, в главном цехе появилось с десяток незнакомцев. Войдя, они очень деловито разошлись: кто - в офис, кто - к складу, а несколько, которые принесли с собой чемоданчики, заняли позицию у дверей и стали ковырять замки. Еще через несколько минут из офиса последовал указ остановить все машины. Перестали грохать прессы, скрипеть конвейры, замерли на пол-пути роботы. В огромном цехе наступила небывалая, мертвая тишина. И в этой тишине вышедший менеджер буднично сказал, что решением суда наш завод объявлен банкротом. Всем предписано оставить рабочие места немедленно, переодеться, ехать по домам и ждать дополнительной информации. Менеджер ушел, а толпа стояла и молчала. Еще оседал масляный туман возде прессов. В тишине был слышен только слабеющий зуд какого-то мотора. Потом, в такой же музейной тишине, разошлись.

Дома ждал второй сюрприз. Мой банк известил, что из-за банкротства оплата последних двух недель недействительна, и денег, которые я ждал от завода, не будет. Я прикинул, на сколько еще хватит оставшихся. Больше трех месяцев не получалось.

Весь следующий день я провел возле компьютера. За 12 часов было составлено два десятка резюме, которые разослал по всем мало-мальски подходящим позициям. Еще через три дня число отосланных резюме достигло восьмидесяти. Я стал бомбить даже дальние районы, до которых езда занимала бы час-полтора. Ни ответа. (Я пишу эти строки через шесть месяцев после событий. Отправлено уже сотни четыре резюме. Кроме пары вялых интервью в агентствах – ничего. )

Потом позвонили из компании, занимавшейся продажей моего завод. Они предлагали поработать оператором, чтобы завершить один из неоконченных контрактов. Срок не определен. Зарплата прежняя. Я был счастлив.

Утром я увидел бригаду. Одиннадцать человек. Из двухсот пятнадцати. Мы заняли небольшое место в углу нашего огромного и теперь мертвого здания. Свет был только над нами, а в окружающей тьме вокруг только угадывались глыбы непривычно холодных прессов и смутно отсвечивали рулоны металла.

Вдруг за одну ночь в огромном количестве заселились голуби, быстро загадившие полы. Однажды по какой-то необходимости я поднялся на подъемнике и увидел одно из голубиных гнезд вблизи. Почти все оно было свито из золотистых обрезков сварочной проволоки и пластиковых хомутиков. Джэф, напарник пошутил, что не хватает только шнура с вилкой, чтобы сделать яичницу.

Мы не знали, когда закончится заказ. Мы приходили к семи утра, делали очередные тысячи деталей, и уходили. Каждый вторник сообщали о том, что работаем до следующей пятницы, а в каждую пятницу говорили, что нужно прийти в понедельник. Никто не знал точной даты конца, но все видели, как таяла гора заготовок. А еще ходили слухи, что нас за хорошую работу пригласят на другой завод.

Все вечера были заняты поиском работы. Я набирал пачку газет, искал ставшие вдруг очень редкими объявления и рассылал резюме. Газеты же сообщали о кризисе автомобильной промышленности и пугали новыми и новыми сокращениями.

Я работал как оператор. На сварочной машине. Я устанавливал в зажим деталь номер один. Закреплял. Затем деталь два. Отходил на два шага назад. Нажимал кнопку. Стол поворачивался. Роботы начинали сварку. Два шага вперед. Другая сторона. Я устанавливал деталь номер один. Закреплял. Затем деталь номер два... . Тысяча сто деталей в смену.

Ирония была в том, что эту машину создал я. Идею взял частично из головы, частично слизал с других. Разработал схему, заказал матариалы, сделал программы для роботов и процессоров, обвязал все сотнями проводков с наклейками... И еще четыре других машины. И модернизировал прессы. Я работал там шесть лет и наслаждался этой работой. Мне разрешали делать по-своему, а я взамен материализовывал все идеи отдела продукции. Можно было работать столько, на сколько хватало сил. Еще в прошлом году завод имел три смены и работал 7 дней в неделю. В случае ухода я мог бы найти похожую работу за неделю-две.

Деталь один, потом деталь два. Зажать. Отойти. Нажать. Подождать. Подойти. Закрепить... Тысяча деталей в смену.

За соседней машиной работала китаянка. Она уже работала на заводе еще до меня, но я узнал, что ее зовут Синди, только сейчас. Как говорил уже, я не любил китайцев и старался их не замечать. А тут познакомились. Я понял, почему для этой работы вызвали именно ее. Синди была универсальным солдатом. Я видел, что она не стояла ни секунды. Даже если не было деталей, или требовалась настройка, Синди без указаний переключалась на уборку или сортировку. Это поражало. Однажды потребовалась двойная норма, и она, лишив себя обеда, сделала ее (у меня, например, не получилось). Мы стали общаться. Синди рассказала, что ее мужа тоже недавно сократили. Двое детей, две машины и дом в кредит, частные школы. Старые родители. У мужа - игорная привязанность, которая стоила сорока тысяч долларов в прошлом году. И раньше-то почти все деньги уходили на платежи, а что будет сейчас...

Уборщиков не было, и постепенно завод погружался в мусор. Из туалетов устойчиво воняло.

В очередной вторник сказали, что сегодня – последний день. Мотивация – ноль. До конца работы – два часа. В гулком цехе сквозняк гоняет бумаги.

Два китайца лениво пересыпают какие-то гайки, больше для развлечения.

Человек пять поплелось на улицу и читает там газеты. Механик Джэф, быстро смекнув, возложил на работу и бешено скручивает медные и тяжелые детали, и не таясь, складывает в свой пикап. Мне пофиг – каждому надо жить. Я выполняю последнее – отключаю установки для демонтажа. Откусываю кабели, сворачиваю шланги. Первая машина – готово. Вторая машина – готово. Я подъзжаю к последней, на которой все работает и работает Синди. Жду. Она работает. Деталь один, потом деталь два. Зажать. Отойти. Нажать. Подождать. Подойти. Закрепить... . Она ставит и ставит детали... И беззвучно плачет.

её любит? Она что, богачка какая то? "

- Так спроси у неё – говорю. Что ты у нас спрашиваешь, вон она возвращается, возьми и спроси.

Секретарша наша, побледнела, стыдно видимо стало. Ханну у нас все любят. А одна из сотрудниц, кричит – Ханна, тут интересуются за что тебя муж твой любит.

- Не, я только хотела узнать как вы познакомились – затараторила секретарша.

- Да ты не стесняйся – смеётся Ханна, меня многие об этом спрашивают. Я вам расскажу.

Нас познакомила его мама. Я ей понравилась. "Светлокожая, умная, из хорошей семьи" – так она ему меня описала. За него же и о встрече договорилась. Прихожу, вижу стройного смуглого юношу. Одет с иголочки. Костюмчик от Версаче, пахнет как парфюмерный магазин. И даже ногти явно в маникюрном салоне стрижет, такие они у него ровненькие и ухоженные были. И я, стою как дура, тумба восьмидесяти килограммовая, в цветном, ситцевом платье. С первого взгляда обоим всё было ясно. Можно идти по домам. Так бы и поступили, но ему же потом перед МАМОЙ отчитываться. Он предложил прогуляться. Погуляли. И тут он говорит, что мама! для меня! ужин сделала! Не он, блин, меня в ресторан приглашает, а мама сделала, и ему на кухне оставила. Я подумала, а что я теряю? Хоть поем. Восточная кухня вкусная. Пошли к нему домой. Жил один, в собственной пятикомнатной квартире в северном Тель-Авиве. Он уже тогда имел свою стоматологическую клинику и весь вечер говорил о зубах, и о новом, белом, кожаном диване который купил на днях. Мама постаралась на славу, приготовила несколько блюд, одно из которых это баранина с горошком и зеленью (поясню, что в Израиле, есть руками очень даже нормально, и это блюдо как раз так и едят). Всё было так вкусно. А он только и делал что смотрел в телефон и всё время повторял "осторожно, диван не закапай". И так это меня взбесило, думаю, такой прекрасный, тёплый, летний вечер. Вкусная еда, приятная музыка, а ты, с@ка, только о своём диване и думаешь. "Как ты говоришь не делать? " – его спрашиваю – "вот так? " И всей пятернёй, в бараньем жире, в соусе и специях, хрясь по его дивану. И мажу, мажу. Он аж дар речи потерял. Замер, потом покраснел и задыхаться стал и смотрит на мою руку. А я буру, обмакиваю её в блюдо и опять, хрясь по дивану.

- А потом?

- Потом взяла открытую бутылку вина, что на столе стояла, и ополовинила, прямо с горла.

- А потом?

- А потом, вытерла руку об его рубашечку от Версаче, потрепала по щёчке как ребёнка малого и пошла ванну искать, руки мыть.

- А потом?

- А потом, сидела ревела в ванне, пьяная. Пока он своим медицинским спиртом диван оттирал. Обливалась слезами самосожаления, о том что я толстая, страшная, и ни когда у меня, такого красавца мужа, не будет.

- А потом?

- А потом он зашол, с бутылкой виски в руке, сел рядом на пол, и стал рассказывать о строгой матери, о семейных традициях, о том как его подавляют и не дают жить как он хочет.

- А потом?

- А потом, мы напились, горланили песни до утра и прыгали "с ногами" на этом диване.

- А потом?

- Потом мы на этом же диване, так сказать, сблизились – Ханна засмущалась.

А через пол года поженились и вот уже трое детей.

Ханна повернулась и вышла.

- Ну что, всё поняла? – это одна из сотрудниц спрашивала секретаршу. "Вот так надо себя вести! "

- Это что же, мне у всех мужиков, грязные руки об диваны вытирать?

- А ты попробуй милочка, попробуй, и расскажи что получится – сотрудница с усмешкой уткнулась в свой компьютер, а секретарша побежала в курилку. Советоваться видимо...

несколько лет, Машины родители сваливают в длительную загранку, что позволяет мне - безбашенному студенту -мотнутьсмя на каникулы в Питер и осуществить свою давнюю мечту по ознакомлению с Северной столицей.

В первый же вечер, нагулявшись всласть по музеям и напившись пива, я, как водится, укладываю вяло сопротивляющуюся Машу в постель (или она меня? - что не принципиально) и мы наконец-то понимаем, что зря последние годы изображали из себя невинную дружбу.

У Маши же, разумеется, есть бойфренд (назовем его Саша), которому на момент моего приезда заявлено, что приехал лучший школьный друг - друг и ничего больше, который очень интересуется музеями и прочей лабудой, так что времени на Сашу нет и придется ему, бедному, пяток дней обойдить без благоверной.

Саша же, хотя и полный лох, но не до такой же степени! (а как бы вам понравилось, что ваша девушка 5 дней живет в пустой квартире с каким-то там школьным другом и на свиданку не ходит?)

И вот этот обиженный Ромео звонит Машке в один из вечеров и начинает ей изливать свою ревность и попранную любовь. Мизансцена же примерно такая: Маша в одних трусиках сидит в коридоре у аппарата и, громко переругиваясь с возлюбленным, жестами показывает мне, еще менее одетому, чем она сама, что пора идти мыться, бриться и в люлю, что я и выполняю.

5 минут спустя, лежу в кровати, курю. Врывается Машка, рывком сдергивает одеяло, плюхается рядом, кладет голову мне на грудь, закуривает... медленно начинает отходить от разговора по телефону. Обнимает меня, еще крепче прижимаясь к груди и так глубокомысленно заявляет: "Ну как же он меня достал СВОЕЙ БЕСПРИЧИННОЙ РЕВНОСТЬЮ!"

P.S. Частенько я теперь вспоминаю эту фразу, когда слышу от супруги о пробитом колесе и вечерней планерке на работе...

хочешь больше зарабатывать, то либо пахать как следует, либо учиться новому, то есть дома вообще только спать будут приходить. Она расплакалась, а я ей в ответ: «Дорогая, тут только чудо поможет! Ты сможешь научиться их делать! Сходи на марафон. »

Я ухмыляюсь: — И что, помогло? Он кивает, продолжая: — Прикинь, да! Но не так, как в рекламе обещают – там ей вбили простую мысль: негатив притягивает негатив. Звучит как полнейший бред, но она по-своему это усвоила. Говорит, мол: «Если я всё время думаю о том, чего мне не хватает, то просто порчу то хорошее, что у меня есть».

— И что изменилось? – с усмешкой спрашиваю я. — Всё! Она перестала придираться за задержки на работе, начала поддерживать. Я спокойно взялся за новый проект, работа идёт как по маслу, а дома – тишина и понимание. У меня энергии теперь хватает и на работу, и на неё, – говорит он, почти с гордостью. – И она уверяет, что всё благодаря этому марафону! (подмигивает)

Я нахмуриваюсь: — Погоди... То есть ты всё это специально устроил?

— Знаешь, что самое смешное? Эти марафоны твердят про силу мысли и закон притяжения, и ведь правы, черти! Только работает это проще: думаешь о хорошем — замечаешь возможности, благодаришь за то что есть — начинаешь ценить и преумножать... . (усмехается) Получается, сила мысли реально работает. Жаль только, что иногда до этой простой истины приходится добираться через марафон желаний.