1941 год. Начало немецкой оккупации в маленьком городке Полтавской области. В бывший райком партии вселилась комендатура. Небольшой дореволюционный двухэтажный особняк. По коридорам снуют немецкие офицеры, взвод охраны, обслуга из местных. Стучат пишущие машинки, тренькают телефоны, немецкий порядок входит в свои права.
В один из кабинетов, для разбирательства привели двенадцатилетнюю девочку. Ее поймали на улице, есть подозрение, что еврейка.
На свою беду, она и вправду была еврейкой. Родители уже месяц, как поджидали свою доченьку на небе, и вот пришла пора Адочки. Месяц она бродила по городу, жила, где придется. Приютить опасную девочку никто не решился.
В комнате работали два офицера за двумя письменными столами. Один оторвался от бумаг, перекинулся парой слов с конвоиром, глянув на Аду, сказал:
— "Я! Дас юдише швайн! " и опять углубился в бумаги. Советская пионерка, хоть и не понимала по-немецки, но что такое "юдиш" и что ее ждет, знала.
Она вдруг в отчаянии бросилась к дверям и опрометью выскочила в коридор.
Присутствующие не кинулись догонять беглянку, а дружно заржали, ведь в здании не было ни одного окна без решетки, а внизу на выходе — круглосуточная охрана, и только немецкая. Бежать-то некуда, разве что заскочить в другой кабинет... А толку? Но страх смерти не имеет логики.
Ада из коридора кинулась на второй этаж и забежала в первую попавшуюся открытую дверь.
Немцы обрадовались новому развлечению и, не спеша, планомерно, как инопланетяне в поисках человека, обходили комнату за комнатой:
— "Тефощка. Ау! "
"Кте ты ест? "
"Ком, дас кляйн юдише швайн... "
"Ау! Ми тепя искать! "
Инопланетяне обошли все помещения на обоих этажах, потом еще раз, еще...
Им уже было не смешно. Еврейки нигде не было. Через пару часов поиска они поняли, что девчонке удалось просунуть голову между прутьями в туалете, и она сбежала. И какие же маленькие головы бывают у этих подлых еврейских детей...
Тут же вызвали "майстра" из местных, и он присобачил дополнительную перемычку к туалетной решетке.
В комендатуре наступила ночь. Офицеры разошлись по домам, темный особняк опустел, только охрана у входа еле слышно переговаривалась.
С самого утра Ада лежала внутри старинного камина, но до сих пор боялась дышать. Камин зиял чернотой в самой большой комнате купеческого дома.
При советской власти барство было не в почете, экономили дрова, топили буржуйками, и каминную трубу заложили кирпичом, но так удачно, что внутри на высоте полутора метров получилась кирпичная полка. Сантиметров сорок в ширину, тут пока можно было переждать. Пока...
В эту ночь девочка так и не покинула своего убежища.
Наступило утро, в комендатуре затрещала работа, и о вчерашней сбежавшей еврейской девочке все, конечно, забыли.
Только во вторую ночь Ада решилась покинуть свою норку. Она неслышно, как привидение, пробралась в туалет, без которого уже почти падала в обморок.
Жадно напилась воды и вернулась в "свою" комнату, По запаху нашла в чьем-то столе спрятанное печенье и залегла до следующей ночи.
Так, из ночи в ночь, Ада все расширяла свой жизненный круг. Доходила даже до первого этажа, влезала в буфет, а там всегда можно было поживиться кусочком хлебушка, не обделяя господ офицеров. Она понимала, что если пропадет хоть кусочек сала, то будут подозрения, и могут здание обыскать с собакой. А это — смерть. Но пока сама Ада превращалась в дикую собачку, или, скорее, в затравленного мышонка с огромным не мышиным телом, которое нужно кормить. Все чувства ее обострились. Девочка слышала даже, сколько существ находится на втором этаже и сколько — на первом. Лежа в камине, она чувствовала вибрацию стен от входящих в здание инопланетян. Днем не спала, боялась, что во сне пошевелится. Девчонка знала всех солдат и офицеров комендатуры, хоть никогда их и не видела. Различала по голосам, походке и запаху. Вскоре приноровилась мыться и стирать белье в туалете.
Самым страшным еженочным испытанием был слив воды унитазного бачка. Со временем Аду уже невозможно было застать врасплох. Она по своим внутренним часам знала, когда под утро придут истопники, работники кухни, а уж охранники, по ночам обходящие этажи, для нее казались просто махорочными топающими слонами.
Человек ко всему привыкает.
Ада стала привидением, о котором даже не ходило слухов...
Девочка сначала интуитивно, а потом — и по словам, начала понимать немецкую речь.
Жизнь шла. Ведь, несмотря на ежесекундный смертельный риск быть обнаруженной, это была все же жизнь. Чтоб не сойти с ума, она мысленно разговаривала с родителями и со "знакомыми" немецкими офицерами.
Однажды ночью, когда девчушка привычно прокралась в туалет, ее, как громом поразило. На умывальнике лежали: ломтик хлеба и малюсенький кусочек мыла. Это был не офицерский туалет, и мыло каждый приносил свое, могли, конечно, забыть, но хлеб откуда!!?
О НЕЙ КТО-ТО ЗНАЛ!
Ада не притронулась к этому богатству. Вдруг — западня... На следующую ночь все повторилось. Эх, будь что будет, взяла. В конце концов, немцы — люди педантичные. Если б что и заподозрили, то не мыльцем бы выманивали, а овчарками.
Через неделю девочка поняла, что доброй феей была уборщица тетя Зина.
То ли по маленьким мокрым следам, то ли еще как, но тетя Зина догадалась о "привидении". Жизнь у Ады началась царская: целый кусочек хлеба в день, иногда — даже с кубиком сахара.
В одно прекрасное утро в комендатуре перестала звучать немецкая речь.
Все шло совсем непривычно. Дом наполнился новыми запахами и звуками.
Незнакомые люди говорили только по-русски. Ада целых три дня еще сидела в камине, прислушиваясь, пока не решилась выйти к нашим.
Был 1943 год...
Четырнадцатилетнюю еврейскую девочку Аду вначале отправили в полтавский детский дом, а в
44-ом — во Львовский интернат. В этом городе она и прожила всю свою жизнь.
Детей у Ады не было — расплата за подорванное в камине женское здоровье.
Я знаю тетю Аду, сколько себя помню. Мы жили дверь в дверь. Меня часто с ней оставляли родители, когда шли в кино. От нее я и услышал всю эту жуть.
Году в семидесятом, тетя Ада съездила на Полтавщину, где и разыскала уборщицу тетю Зину, которая к тому времени уже давно отмотала свою "десятку".
Узнала по голосу...
