Шурик — даже в самых смелых своих мечтах не смог бы приблизиться к такому техническому совершенству. Требовалось принципиально новое решение.

Сроки уже поджимали, съемки подходили к концу, а в то же самое время режиссёр никак не мог "отправить" одного Ивана Васильевича в прошлое, а другого в наше время. И тут Гайдаю посоветовали: "Есть на Мосфильме такой специалист по фамилии Почечуев". В ту пору он работал художником-скульптором в "Руслане и Людмиле", и молва о нем шла по "Мосфильму" как о мастере на все руки: и лес сказочный сотворит, и чертоги Черномора.

Переговоры велись на равных. Гайдай был на мели из-за дефицита времени. Почечуев – из-за дефицита денег. И уже через два дня перед отчаявшимся режиссером лег новый проект.

Вячеслав принес большой лист ватмана, на котором углем было изображено НЕЧТО: трубки, колбы, шарики, пружины, змейки. И — провода! Сплошная абстракция и невиданное нахальство. Съёмочная группа онемела. Съемки явно срывались… Но Почечуев был красноречив, артистичен и убедителен (ему надо было кормить семью). И Гайдай сдался, другого "изобретателя" искать не стал.

В кратчайшие сроки, всеми правдами и неправдами, но Машина была собрана. В помощники Почечуеву пристегнули двух слесарей. Вытащили со склада какие-то штуковины, оставшиеся после "Соляриса" Тарковского. Съездили в город Клин на стекольный завод, разместили заказ (который по слухам чуть ли не на следующий день изготовил за пару бутылок водки дядя Вася из продувного цеха). Накупили мигалок, вспышек, реактивов, посуды для химических реактивных опытов, и Машина предстала в павильоне во всей красе.

Как только она заработала, с первого запуска, она влюбила в себя всю съёмочную группу. Что-то в ней таинственно ворчало, сверкало и булькало, и колыхалось. Фильм был спасён.

В результате сам скульптор получил премию от "Мосфильма" сорок рублей и справку из бухгалтерии: "Деньги выданы за изобретение машины времени" — причем, без всяких кавычек.

грустная.

И поучительная.

Вчера разговорилась с соседкой по даче. Спрашиваю — чего такая невесёлая?

Она задумчиво вздохнула, печально улыбнулась и отвечает:

— Не успела оглянуться, а жизнь прошла.

Я, конечно, стала её успокаивать, на что она произнесла фразу, которая, собственно, и сподвигла меня на этот пост.

— Я всё думала — вот заработаю денег, вот построю дачу, вот дети вырастут и я начну жить для себя. Сделаю модную стрижку, буду носить только платья. Я ведь всегда в брюках хожу, — она прихлопнута себя по располневшим бёдрам, — а мечтала о платьях. Но в брюках удобно...

Она замолчала. Я не стала торопить её.

— Дети выросли, дача построена, деньги есть, а... я так и ношу джинсы. Да и прическа все такая же — глупый хвостик на затылке.

Мне очень хотелось подбодрить знакомую.

— Так в чем же дело? Давай быстро в парикмахерскую! Платье купи модное!

Она устало усмехнулась.

— Не хочется. Устала я. Понимаешь, реальность не оправдала ожидания. В вечной суете я не заметила, как постарела. Крысиные бега победили.

Полночи я размышляла над её словами.

Крысиные бега победили...

У этой женщины не оказалось "потом". Она иссякла, выгорела.

Увы, этот пример не единичный. Таких — миллионы.

Когда то прочитала прекрасное высказывание — Дорога под названием "потом", приводит в страну под названием "никогда".

Живите здесь и сейчас! Принимайте решение!

Действуйте! Второй жизни в этом теле не будет!

Ешьте и пейте из красивой посуды. У меня три фетиша по жизни — книги, шарфики и посуда. Так что поверьте мне — это восхитительно.

Насладитесь вкусом свежего гуся — не стоит его замораживать.

Отведайте плод яблочка наливного — не ждите пока оно потеряет свою сочность.

Облачитесь в стильное платьице, приоденьте туфельки и под восхищенные взгляды пройдитесь за покупками к местному супермаркету.

Пейте любимый кофе — пусть ваши вкусовые рецепторы задохнуться от удовольствия.

Читайте книги, путешествуйте.

Хочется подурачиться — вперёд!

Испеките, наконец-то, тот самый пирог, приготовление которого постоянно отодвигаете из-за отсутствия времени.

И самое главное — не откладывайте на потом, не экономьте нежность, доброту, заботу.

Любите на полную катушку!

Обнимайте, целуйте своих родных. Дарите комплименты. Будьте щедрыми на сердечность.

Всё это сделает вас счастливым человеком!

А счастливый человек может ВСЁ!

в отряды: первый — самые старшие, 15-16 лет. Я во второй попал, 14 с некислым лих[рено]м. Дня два все спокойно проходит, а на третий ко мне подходит камрадо-соседо по палате, нас по четверо селили, и говорит русским языком:

— Тебе через два дня драться.

— С чего бы это?!

— Ну как же, всегда первый и второй отряды типа выставляют бойцов и лупятся до первой крови, или дальше ещё, а потом проигравшие всю смену другой отряд сигаретами снабжают и бабло дают! Ты што, не в курсе?! Вона, гляди — видишь того татарина, он против тя будет, ты у нас в отряде самый здоровый (а друг тогда уже где-то 62-64 весил, для его возраста — лосяра совсем некислый)

А там татарин такой подтягивается на турнике — раз, раз раз, и этот раз как-то ни фига не кончается. Хотя сам упитанный, но видно — что мышца не от дурного жира, а в плепорцию.

— Ладно, говорю, подготовлюсь. Спасибо, что предупредил. — И сам так на татарина — зырк, зырк мрачно.

На воротах футбольных подтянулся пятнадцать раз — мол, пусть видит.

Показал ему кулак издалека — татарин так голову наклонил и ухмыльнулся непонятно.

Вечерком дрын из забора выломал, на футбольном поле, где, мол, схватка намечалась, кинул под лавку за бордюр, чтобы не шибко заметно было, если что — схвачу да нахлобучу, русские ж в историческом итоге всегда татарам вламывали, и тут не посрамлю честь страны, супостату по балде накидаю, не видать ему дани с русских! Будет тебе взятие Казани, думал.

Он, правда, потом рассказал, башкиром оказался, ну так что же, и Бишкек теперь не брать... или где там эти кочевники живут?!

На следующий день в столовой поутру увидел его, вызвал — поболтать на поле. Провести решил разведку боем.

Ну, и поцапались через слово, по мордасам друг другу закатали, я дрын вытащил, ни разу не попал, вертлявый, падла, хоть и упитанный, погнался за ним, он мне камнем синяк на ребре поставил. Резвых каких татар стали делать, понятно, отчего иго было! Треснул дрыном ему по башке, промазал, тут, — чую мне как в допу пинок влетел и по шее шмяк. Очнулся тока в столовой, нас туда принесли. Вожатые, суки спортивные, двое — поймали меня, один не расчитал да и приложил со своей тхеквандосской души, кто ж знал, что этих уродов тогда с секции набрали, да эта падла еще и отслужила — как вдарил, так уж и вдарил, потом извинялся, тыж, говорит, дурак с дрыном — чего делаешь — непонятно, зачем — совсем неясно; озверина нажрался, что ли? Ну, так я аккуратно и... чисто на автомате.

Рожа вся припухла, хорошо не убил, говорю. Ты тока заявление не пиши, я тебя прошу, — говорит.

Положили нас в "клубе" — ну, там где шахматы, малый пеннис, - то есть настольный теннис — и прочие развлечения стояли. Ободраны оба, все в царапинах, синяки и прочая фигня, Хакима рядом положили, вожатый — Валера сказал:

— Будете бузить, обоим ноги поломаю.

Про заявление дипломатично промолчал, но было и так понятно — ему проще списать два неустановленных трупа, чем отчитываться за двоих побитых подростков. Ни скорой, ни милиции не вызывали — фельдшер при лагере справилась.

Лежим.

Повариху-вторую дежурной посадили при входе на стуле с газетой. ЧП все же никому не надо, пока — решают своими силами. Да и повреждений — никаких, так, еНдура, за день заживает. С нами, ясно, провели беседу — мол, так не так, родителям шибко не болтать — вы же мужчины уже и все такое.

Растрынделись с Хакимом.

— И как ты меня бороть собирался?

— Ты ваще о чем, а?

— Ну так между первым и вторым отрядом... типа драка... — начал я уже понимать.

— Ты совсем больной? Себе там по голове палкой не бил? Какие драки!

— Ну, Сирожа! Ну, сосед!.. — И пересказываю — мол, так и так.

Хаким-татарин, мудрый оказался. Он сразу сказал:

— Ты тока смотри, чтобы Сирожа раньше времени не смотался.

— Тока в зубы я ему первый буду бить!

— Добро! — весомо заметил сосед, и мы уснули под ночник поварихи.

Заболтались так. Оказывается — соседи, через две улицы живём, то-то думаю, лицо знакомо, после школы видел я его пару-другую раз.

В общем, никто не пострадал. Кроме, конечно, Сирожи, которому табуретками набили пальцы на ногах и два-пятьдесят раза вразумляюще треснули по морде, чтобы больше таких приколов не устраивал.

Койка Сирожи опустела на следующий день, он как раз после сорок первого раза по роже почему-то запросился домой, наверное — дела, индюшка недоенная, или корова непрополотая, хлопоты свои. Туда как раз и перехал Хаким. А ще через три дня — к нему родители с визитом. И с ними сестра Хакима, лет ей тогда 11-12 было, Гуля. Гюльнара.

Чего-то зацепились языками, обзывались, "письками" и матюками по-детски дразнились. Водой ее брызгал около машины из бутылки, матушка её нас разнимать кинулась, Хаким её так технично остановил — мол, молодые бранятся, только милуются. Тут мы и утихли, конечно — ага, а то еще запоют "жених и невеста, тили-тили тесто!".

С Хакимом потом крепко срослись, — благо рядом. Гулю каждый день видел, приглашал на свидания.

Выросла девушка.

В 95-ом, мне 17, ей 15 — убегали даже на острова, брал лодку у дядьки, сам грёб, по три дня там отвисали, на Волге ничего не поймать в протоке - просто нереально, на уху всегда наловишь косынкой. Мама ее кричала — как так, нельзя! Не пущу. В штыки были.

Выпускные, институт, оба с первого курса — вылетели. Он в десант, я в десант.

Обещала ждать.

Хаким-то раньше меня вернулся, стопу оттяпало миной, спасибо ребяткам, вынесли; бодро прыгает на протезе, если не знать, что инвалид — так и не приметишь ни разу, я же говорю резвых татар стали делать нонче, хоть они и башкиры, бусурмане — один фиг, мало им Чудского озера... а, там не про них? Но Хакиму-то как-то похрену, ногу уже не вернуть. Жаль, говорит, нас там, татар не было на Чудском озере — мы б лыцарям етим показали б куда ветер дует, да как в жопу задувает! Два пулямёта... а?

Не было их тогда? Да пох, три залпа из хороших луков — ты вот меня всё татарином зовёшь, а яж башкир! Мы бы их!..

Что сказать?

Это он сдуру себя башкиром считает. А так — русские мы.

— Тока пусть сунутся к нам, — заявляет. — Мы, тока протез пристегнём!

Да дубину возьмём!

В 99-ом, по конце года, так и обженились мы с Гюльнарой.

Тёща, конечно — я вам не позволю! Растила не для тебя!!! Да как... Тесть молчал, что с него взять, старый подкаблучник.

Хаким тут как треснул кулаком по столу, а как раз сидели впятером за столом.

— Или, мама, — или. Друг мой, уж сколько лет знаю, хуже он Гульке не сделает, а если сделает... Лично прирежу.

— Ну, — говорю, — хоть приятно будет помереть от друга... Не парьтесь, Анна Геннадьевна, сами понимаете — вот вы когда за татарина замуж...

— Мы башкиры! — рявкнул Хаким. — Ну... наполовину!

Самый главный башкир — тесть - тока кивнул, а маме Хаким тыкнул пальцем на прильнувшею в моему плечу Гулю, и сказал:

— От оно как. — После чего чокнулся со мной полной рюмкой (я же говорю — щас хороших татар стали делать, наливают грамотно, хоть они и башкиры) и закусил салом с чёрным хлебом.

Потом в начале 2000-го, на излёте бесноватых девяностых, открывали магазин с Гюльнарой, приехали нам крышу предлагать, тут Хаким был, на компе игрался в "Дума второго", вышел, рассказал парням такое, что больше никто и никогда не появлялся рядом.

Мы, — говорит, — в 2002-ом первую девочку родили.

Годик — вторую.

Еще годик — сына увидели.

Потом — ещё дочку.

И каждый раз Хаким проставляется в полный рост. И теща балдеет, и радостеет. А тесть, конечно, молчит, и пьет — старый подкаблучник.

Я ж говорю — хороших щас стали татар делать, хоть они и башкиры.

Ну, за дружбу народов!

отдыхали под деревом.

Но свой – это свой и ничего на свете не может быть лучше своего собственного велика, особенно если тебе семь лет.

Вот и папа твердо обещал купить через год, ну, может через полтора-два, не позже, а пока Юзман тяжело дыша бегал за своими друзьями-велосипедистами, в надежде, что рано или поздно они устанут, устроятся отдыхать в тенек под деревом, тогда может быть и ему дадут кружок проехать.

Но, к сожалению, первым, почему-то уставал сам бегун.

А еще мальчику хотелось сдать главный велосипедный экзамен, без которого никто из пацанов не мог себя считать настоящим велосипедистом, даже если у него целых четыре велика.

Экзамен был незамысловат, но смертельно опасен:

Подняться на самый верх их узкой, старинной улочки и разогнавшись со всей дури, без тормозов съехать вниз. Там, внизу, дорога нежно подхватывала смельчака и плавно поднимала его на противоположный высокий конец улицы, где гонщик сам собой благополучно останавливался, если конечно по дороге он не приобретал черепно-мозговую травму открытого образца, ведь скорость внизу под восемьдесят, да и тротуарная плитка таила в себе массу неожиданных сюрпризов.

Жуткое дело.

А вот хитрецы, которые незаметно пользовались тормозами, вычислялись очень просто — они голубчики никак не могли доехать до самого верха не работая педалями.

Итак, у Юзмана было две мечты: велик и сдача уличного экзамена.

С первым понятно – когда отец купит – тогда и купит, но и со вторым выходила загвоздка — кто же в трезвом уме одолжит свой родной велик, чтобы назад получить металломясолом?

Но однажды мальчику неслыханно повезло, поздно вечером, он у своего дворового друга, все же выклянчил велик до завтрашнего утра.

Юзман не спал почти всю ночь, ворочался, вглядывался в темное окно, сотни раз в своей голове прокручивая завтрашний подвиг и уже в пять утра, с чужим великом стоял на самом верху улицы.

Вокруг тишина, ни прохожих ни машин, как раз то что нужно для экзамена.

Пробный заезд с постоянным притормаживанием прошел не плохо, но скорость совсем не космическая.

Время шло и город вот-вот начнет просыпаться, оттягивать было некуда.

Пора.

Космонавт нажал на педали и начал мощно ускоряться.

Пройдена точка возврата, теперь тормоз мог бы только приблизить полный крах.

Велик дико подбрасывало и мотало, но храбрый космонавт из последних сил, все же умудрился удержаться в седле, а вот и долгожданный финиш.

Экзамен успешно сдан (жаль, что без свидетелей)

Нашего полку прибыло!

На трясущихся от радости и адреналина ногах, Юзман снова отправился к месту старта, чтобы закрепить успех и вдруг среди пустой дороги увидел одиноко лежащую новенькую бумажку недетского достоинства — целых 100 лир.

Никогда раньше мальчик и в руках не держал таких денег – это же целый велосипедный руль, или даже колесо.

Поднял богатство, посмотрел по сторонам, аккуратно сложил пополам и спрятал в самый надежный карман на пуговке.

И тут до Юзмана дошла абсолютно логичная мысль — а ведь он сегодня, тут проезжал уже не раз, и медленно и быстро и не мог бы не заметить светлую бумажку на темном асфальте.

Никаких прохожих тоже не было, так откуда же взялись эти фантастические 100 лир?

Правильный ответ пришел просто и легко — это награда Всевышнего за беспримерную велосипедную храбрость и безбашенность на экзамене.

Вдохновленный такой похвалой самого Всевышнего, мальчик сломя голову помчался к месту старта.

Разгон, ветер в ушах, тряс@чка, и снова успех!

Чемпион бросился к тому же месту и о чудо… Примерно там же, лежала новая столировая денежка, с которой загадочно улыбался Ататюрк.

В третий раз мальчик спускался с горы уже изрядно подтормаживая, но не потому, что струсил и уж больше не желал рисковать своей жизнью, конечно нет, он просто очень хотел собственными глазами увидеть, как Аллах положит ему на асфальт новую купюру.

А вы бы разве не хотели это увидеть?

Но чуда не произошло, никакой награды на асфальте не оказалось, да и за что награждать? Подумаешь, съехал не спеша по улице, да еще и постоянно озираясь по сторонам.

Нет, тут нужна была запредельная скорость и смертельный риск.

На этот раз Юзман решил съехать по той части тротуара, где поджидали два очень коварных трамплинчика.

И опять получилось.

Кое-как удержался, чтобы не приземлится отдельно от велика, но ведь удержался. Никто из мальчишек до него не ездил по такому опасному маршруту.

Но не это тогда волновало нашего турецкого чемпиона, бросив все, Юзман сбежал вниз и чудо, естественно повторилось!

Всевышний просто ошеломил мальчугана своей бесконечной щедростью — на асфальте лежал не один, а целых два Ататюрка.

Тем временем город, разбуженный голосами муэдзинов, стал потихоньку просыпаться и оживать, проехала машина, еще одна, на улице появились первые прохожие.

Волшебная сказка закончилась, но деньги-то остались, да еще какие. Вот они, тут, в кармашке, ровно четыре штучки.

Мальчик закатил велосипед в подъезд приятеля и скорее помчался домой.

Дома разбудил отца, мать, сестер, вытащил деньги и с горящими глазами стал рассказывать о дикой скорости, успешно сданном экзамене и встрече с самим Всевышним.

Обескураженный отец покрутил деньги в руках, переглянулся с матерью, почесал затылок и тяжело задумался.

Не то что бы он не верил в безграничную щедрость и платежеспособность Аллаха, но все же, все же…

Прошло несколько дней.

По вечерам после работы отец ходил по улице, говорил с соседями, играл с мужиками в нарды, выспрашивал — кто что знает? И наконец выяснил, что у одной древней старушки, живущей в полуподвале, на днях украли кучу денег, но что самое странное, всего у нее денег было шестьсот лир, из них четыреста украли, а двести почему-то оставили, не взяли. Может старость пожалели?

Хотя, если честно, то старушка и сама виновата, кто же оставляет деньги на подоконнике, да еще и у открытого окна…?

Не долго думая, отец Юзмана организовал большой следственный эксперимент, на который собралась вся улица.

На бабкин подоконник положили стопку денег, нашли велик и взволнованный ответственным моментом Юзман у всех на виду разогнался и лихо промчался мимо открытого окна…

Как и следовало ожидать, произошло "чудо" — потоком воздуха с подоконника подхватило 100 лир и послушно унесло вслед за "Шумахером"

На этом эксперимент был окончен, все деньги были тут же возвращены законной владелице и довольный народ, задорно пощипывая грустного гонщика за щечку, потихоньку разошелся по домам…

…Через неделю, в квартиру Юзмана нахально постучали, на пороге стоял усатый мужик, сын той самой потерпевшей старушки. Ко всеобщему изумлению, он вкатил через порог ослепительно-шикарный горный велосипед, не новый, но вполне рабочий и к тому же головокружительно дорогой. Гость звякнул звоночком и сказал:

— Сын уехал учиться в Анкару, так зачем же добру зря пропадать? Забирай, Юзманчик и катайся, теперь он твой…