хотят выселить. Но вдруг Хэир подумал, что полиция могла искать его из–за матери. Дело в том, что последнее время она чувствовала себя далеко не лучшим образом.

Бернард звонит домой в Лидс. Опасения подтверждены: его мать в больнице и надежд на то, что она переживёт эту ночь, очень мало. Он мчится на вокзал, но всё же не успевает на последний поезд. Он садится на поезд до Питерборо, но опаздывает на пересадку до Лидса уже на 20 минут.

Бернард всего лишь бедный студент и на такси от Питерборо до Лидса денег у него нет. Но зато у него была отвертка и связка отмычек. Зачем он носил весь этот набор с собой, история, увы, умалчивает. Парень в отчаянии: он надеется по приезде в Питерборо угнать машину, добраться до дома автостопом, украсть где–нибудь деньги, что–угодно. По голосу своего отца, который сообщил ему новости о матери, Хэир понял: этой ночью она умрёт, а значит он доберётся до дома во что бы это ни стало.

"Билеты, пожалуйста" вдруг доносится до Бернарда, тупо уставившегося в окно. Он передаёт билеты проводнику, тот их пробивает, но не уходит и продолжает смотреть на своего пассажира. Бернард плакал, у него красные глаза, да и выглядит он как–то испуганно.

— У вас всё в порядке?

— Конечно в порядке. И вообще какое ваше, собственно, дело?

— Вы выглядите неважно. Могу я чем–то вам помочь?

— Да, вы бы могли свалить отсюда и заняться своими делами.

Но проводник, несмотря на угрозу в голосе Бернарда, никуда не ушёл.

— Если у вас есть какие–то проблемы, я здесь, чтобы помочь. За это мне платят.

Бернард пересилил желание применить силу и понял, что единственный способ избавиться от назойливого собеседника — выложить всё начистоту. И он рассказывает, что его мать в больнице и она умирает, что он не успевает к ней, что он немного от этого расстроен и был бы признателен, если бы его оставили в покое. Проводник встаёт, выражает сочувствие и желает удачи. И покидает вагон.

Но не проходит и десяти минут, как он возвращается к Бернарду, который уже начинает злиться.

— Послушай, как только мы прибудем в Питерборо, беги на Первую платформу что есть сил. Поезд до Лидса будет ждать тебя там.

Бернард ошарашенно спрашивает: "Что вы имеете в виду? Поезд опаздывает или что? "

Но никто не опаздывал. Проводник по рации связался с Питерборо и вот теперь целый поезд до Лидса дожидается еще одного запаздывающего пассажира. "Все будут негодовать из–за длительной задержки, но сейчас это не имеет никакого значения. Езжай домой и да благословит тебя Господь".

Через несколько мгновений Бернард бросается вслед своему спасителю, но не может найти слов. Когда он всё же выговаривает благодарности и спрашивает, как он может отплатить, проводник отвечает: "Если вы действительно хотите меня поблагодарить, в следующий раз, когда увидите кого–то в беде, помогите ему. И если этот кто–то захочет отблагодарить уже вас — скажите ему то же, что и я. Этого будет достаточно".

Ранним утром Бернард был у постели своей матери, Джойс, в последние её минуты. Каждый раз, вспоминая о ней, он вспоминает и этого кондуктора.

тормозить. Кто из вас решит, что они тормозят, дабы пропустить вперед самого Васю Пупкина из региона 190. Только сам Вася Пупкин из региона 190 на самой крутой иномарке кие рие — оне будет ускоряться и обходить тормозящих лохов и лохов пешеходов на переходе — естественно справа. Если пешеход выживет — он должен долго извиниться за помеху движению Васи.

Вот кто из вас выползает в самый центр перекрестка на желтый цвет светофора дабы перекрыть всем поперечным проезд. А для дятла это святое. Все должны видеть Васю в его крутой иномарке кие рие из региона 190 и сигналить восторженно.

Дятлы никогда не включают поворотники при перестроении. В их стаде это считается лоховством. Все должны угадывать куда понесет эту птицу в следующий момент.

Дятел никогда никого не пропустит впереди себя, зато все должны пропускать дятла перед собой. По первому его хотению. Это же сам Вася Пупкин — мерчендайзер из 190 региона.

Дятлам всегда и обязательно надо что-то кому-то доказывать — что он крутой на крутой иномарке кие рие или турбированной приоре, шо он не сельский придурок, живущий на пригородной помойке в бетонном сарае, но зато купивший на родительскую квартиру поношенный Майбах. Увидите такой с колхозными номерами — ОН, Дятел. Им все с детского сада говорили — учись, дятел, человеком станешь, вот теперь дятлы и пытаются доказать, шо они тоже человеки, правда по своим дятловским понятиям про уважаемых людей. Типа штаны в клеточку, ручонки высунутые из окон, телефон у уха в машинах со встроенной связью (сложно настроить дятлу блютуз, пафоснее держать правой рукой у левого уха телефон — шоб все видели шо он не лох безайфонный).

Жаждет типа всеобщего в натуре уважения.

В общем все этих птиц давно знают и где их основные гнездовья тоже, и возраст, и образование, и про усиленные амортизаторы для их маленького мозга тоже. Пора ГИБДД объявлять охоту, снижать их популяцию.

и водила мне рукой машет. Я даже по сторонам оглянулся, думаю, но мне-то рано. Потом присмотрелся – Санька. Он когда-то у меня работал на перевозке полутуш свинины. Кричит – иди подброшу. Аккуратно перешел дорогу, когда к катафалку идешь внимательность сразу повышается. Подошел, сел. В кабине чище и красивей некоторых лимузинов.

— Да, — говорю, — солидно. Давно место работы поменял?

— Уже года четыре. Мне нравится, спокойно и платят хорошо, — говорит, а сам едет потихоньку — тебе куда?

— Вот магазин здесь за углом, сигарет надо купить. – ну он и поворачивает.

А там гайцы припарковались, тормозят всех подряд. Праздники ведь, проверяют на алкоголь. Я тоже взволновался, за ремень схватился. Тормознули и нас. Но Санек повел себя как-то неадекватно. Вместо того чтобы доставать документы, бросился к сотруднику. Через открытое окно слышу диалог:

— Где он? Давно?

— Кто он? – ошалевает лейтенант.

— Ну труп?

— Какой такой труп?! — ошалевает тот еще больше.

— Из ваших, что ли? – продолжает наезжать на него Санек. – Меня ведь так просто не тормозят. Машиной, что ли, сбило или сам перенервничал? Мешок нести?

— Да идешь ты! Нет у нас никакого трупа, документы проверяем. Ты сам-то не пил? Нет? Ну и езжай отсюда.

— Не, мужики, я подожду. Говорю же вам, меня так просто не тормозят. Нету, значит, скоро будет. Ты бы сходил, напарника проверил, что-то он в машине сидит и даже не шевелится. Плохая примета. А приметы всегда сбываются.

Лейтенант испуганно оглянулся на патрульную машину и пошел, убыстряя шаг. Практически подбежал к дверке, о чем-то переговорил с напарником и заскочил на свое место. Автомобиль простоял еще с минуту и стартанул. А Санек залез в кабину.

— Документы дома забыл, — произнес он. – Как специально. А ведь обычно не тормозят.

мешком муки от голоногих засранцев, чтоб не мучили ее, а поставили галочку о проделанной работе. Представьте, если бы власть обязала все взрослое население обучиться нотной грамоте (вроде полезно, но напрягает...), бабушка так никогда и не научилась ни писать ни читать.

Когда умер дедушка Петя, письма за бабушку стала писать ее соседка – старая киргизка.

Этот почерк мы и воспринимали много лет как бабушкин.

Вообразите себе наше состояние, когда мы получили письмо в котором бабушка "своим" детским почерком рассказала нам, что умерла и ее хоронили всей деревней...

Но это было целиком в ее стиле.

Когда у кого-то заболевала корова и ветеринар говорил: "Скорее режьте, пока не сдохла, хозяева видели, что дела у их коровы и вправду ни к черту: три дня не ест и уже не встает. Придется идти на поклон к Поле.

Бабушка брала мою маленькую маму и шла лечить. Лечение незамысловатое: все выгонялись из коровника (кроме мамы) бабушка пять минут что-то шептала больной на ухо, умывала ей морду водой и уходила.

На следующий же день корова выздоравливала и начинала давать молоко.

Плата за лечение была стандартная: месяц хозяйка приносила по три литра молока в день.

У Поли никогда не было коровы, зато молоко было всегда. Еще и соседям хватало.

Бабушке ничего не стоило тремя словами прекратить рост волос подмышками у пятнадцатилетней девушки, чтоб та больше никогда в жизни не тратилась на тупые, советские лезвия (волосы подмышками никогда больше не росли).

Как-то моя мама в глубоком детстве, стала свидетельницей разговора бабушек на лавочке.

Они обсуждали, как и что было на этом месте раньше:

— Раньше до клуба, тут был базар. Он заканчивался в-о-о-о-н теми деревьями. И этих домов тоже не было.

— А я помню еще до базара, тут был конезавод. Мой отец на нем работал до самой смерти до 1895-го года.

Моя бабушка помалкивала, да вдруг не выдержала:

— А на месте этого пустыря, рос огромный дуб, рядом колодец, а чуть дальше стояла церковь.

Все старушки загалдели:

— Поля, ты что-то путаешь. Не было никакой церкви. Да и откуда тебе знать? Ты тут самая молодая, при том приехала только после войны из Оренбурга…

Тут обрела дар речи старейшая из бабушек — девяностолетняя соседка:

— Поля, а ведь и правда тут был и колодец и церковь и дерево. Только дуб я уже не застала, его спалила молния, когда я совсем маленькая была...

Все уставились на мою бабушку.

Бабушка Поля:

— Ой, заболталась я тут с вами, а мне еще хлеб печь. Валька, айда домой.

Когда женился и через полгода развелся мой старший брат, а женился он из хулиганских побуждений – в 19 лет, для чего же еще женятся? Мы сдуру написали бабуле о его свадьбе, а когда брат развелся, не хотели огорчать старушку: развелся мол, распалась семья, для стариков-то брак это серьезно. И вот бабушка в письмах всех нас целовала, в том числе продолжала целовать и уже бывшую жену брата-Милу.

Как-то он решил слетать к бабушке в Киргизию. Невероятными усилиями нашел в серванте свое обручальное кольцо, чтоб поддержать легенду и полетел.

Бабушка обняла его на пороге дома, расцеловала, потом посмотрела внимательно на его лицо и сказала:

— А чего же ты, внучек, не написал мне что еще десять лет назад развелся? Не хорошо обманывать бабушку, если б я тебя не увидела, так бы и не узнала...

Дедушка Петя мне рассказывал:

— Когда началась война и всех мужиков забирали на фронт, бабушкины подруги провожая мужей, рыдали навзрыд, только наша не рыдала по мне. Всем говорила:

— А чего я буду зря рыдать, мой то Петр вернется, хоть израненный весь, но с ногами и руками. Я уж постараюсь. Она подходила на проводах к некоторым соседкам и по большому секрету шепотом говорила:

— А ну перестань, дура, голосить и убиваться, твой вернется!

Не ошиблась ни разу...

Лет десять назад я и о себе узнал кое-что смешное, нескучное:

Когда мне было полгода отроду, мама подвела нас с двухлетним братом к бабушке и сказала:

— Мама, я постоянно думаю и переживаю. Смотрю — спиваются все мужики вокруг. То один под забором валяется, то другой от пьянки помер. А ведь они были такими же славными малышами как вот наши. Что бы придумать мама?

На следующий день Бабушка Поля сказала:

— Я обо всем позаботилась: старшенький сможет чуть-чуть выпить, когда вырастет и ему это ни сколь не повредит, а вот маленькому, лучше и не начинать. От греха подальше...

Я никогда не считался "ботаником", Был в детстве городским хулиганом в закатанных кирзах. Дрался "улица" на "улицу". Служил в армии, всегда был в исключительно пьющих коллективах. Про телевидение вообще умолчу, короче, куда меня только не швыряло, но в свои 43 года, я так ни разу в жизни и не попробовал ничего спиртного.

Спасибо тебе, бабушка Поля...