Об игровом мастерстве. В общаге нашего института жил один старшекурсник по кличке Граф, потрясающий гроссмейстер преферанса. В своей непревзойденной, элегантной манере он постоянно раздевал даже больших мастеров, не говоря уже о всяких сявках. Денег из партнеров он выкачал немеряно, и, в результате, с ним мало кто садился играть, хотя заветной мечтой каждого любителя было взять реванш и этого Графа вздуть. И вот однажды вечером на кухню общаги прибежал вечная жертва карточных игр нацмен Кулаев и закричал, что Граф сидит у себя пьяный в ж@пу и его можно брать голыми руками. К Графу тут же понеслась делегация реваншистов уговаривать его сесть за игру. Но тот, тупо уставясь в пол, нетвердо держась на кровати и икая на весь этаж, начал отказываться, ссылаясь на усталость. Реваншисты же льстиво уверяли, что для такого великого игрока, как Граф, выпитый стакан вина не помеха, а, наоборот, подмога. Граф упирался изо всех сил, но, в конце концов, его сопротивление было сломлено. Он с трудом добрел до стола, где его партнеры уже спешно расписывали лист, и попытался предложить играть по минимальной ставке. Но возбужденные партнеры напора не ослабили, и, в результате, был утвержден беспрецедентно высокий коэффициент (по-моему, 20 копеек за вист). Сдали карты, Граф взял свои, посмотрел на расписанный лист пульки, выпрямился на стуле, надел пенсне (он носил пенсне) и ласково оглядел партнеров. И тут все с ужасом увидели, что перед ними сидит абсолютно трезвый Граф, ничего общего не имеющий с той слюнявой медузой, которую он изображал еще минуту назад. Сейчас за столом напротив них сидел сосредоточенный безжалостный боец. — Раз, — сказал Граф. Такой кровавой карточной бани, как та, что последовала, наш факультет еще не знал.
* * *
Недавно была встреча выпускников нашего курса. Вспоминали студенческую жизнь, в особенности, как кто сдавал экзамены много лет тому назад. Одним из колоритных парней у нас на курсе был Димус. Парень страшно способный, но свободы немножко не выдержал и учился урывками, в перерывах между пьянками. Рассказывали, как Димус сдавал теорию функций комплексного переменного. Удалось побывать всего на двух лекциях, где-то в середине курса. Семинары тоже не баловал своими посещениями. А на экзамене лектор валит всех подряд! К слову сказать, я у него получил «четыре», но с таким сомнениями на его физиономии о моем интеллектуальном уровне и моем будущем, что лучше бы трояк поставил, но без этого перфоманса. Но вернемся к Димусу. Что делать? Димусу повезло, попался один вопрос, как раз из той лекции, где он осчастливил лектора своим посещением. Димус говорит: — Можно я буду отвечать без подготовки? — Да-а? Ну, что же, давайте… Димус быстро изложил все, что помнил по первому вопросу. — Молодец! — А на второй вопрос и дополнительные вопросы я принципиально не отвечаю. — Что???!? — Принципиально не отвечаю… Преподаватель впал в ступор. Такого у него никогда не было. Потом начал что-то бормотать про себя. — Так, первый вопрос он ответил на «отлично». Но на второй не ответил, значит надо ставить «два». Потом он опять придет ко мне с его принципиальностью. А оно мне надо? Может «три» поставить? Опять же придет. — Четыре.
Вот ведь сила чертова вопросительного знака Когда всей группе пришла sms"ка с текстом: "сегодня к 8 а не к 3", эта сволочь, как оказалось, забыла поставить вопросительный знак...
В. Дунин. «Только для любителей музыки! ОСТАЛЬНЫМ НЕ ЧИТАТЬ!» История 1. Быль. 3й курс консерватории. Милейший и культурнейший человек (Профессор А. Алексеев) читает курс «Методики Преподавания Игры на Фортепиано». Но задача у него очень непростая. Он должен, скажем для сравнения, ярко и убедительно донести до своих студентов знание о том, что земля абсолютно плоская и покоится на трех китах, в то время, как большинство из его студентов лично побывало в кругосветке, а некоторые даже награждены за участие в космических полетах (почти половина из 43х присутствующих уже стали лауреатами конкурсов и играют на ф-но так, как всему методкабинету даже и не снилось). Тема лекции – «Постановка руки». То есть, опять же для сравнения, нужно убедить студентов в том, что при рубке деревьев в лесу и разборке механизма ручных часов рука всегда должна иметь одинаковую форму и совершать одинаковые в принципе движения. (На самом же деле: Сколько «музык» – столько и постановок. Для каждой конкретной музыкальной задачи нужна своя форма руки и свои, определенные движения). Содержание лекции, естественно, очень увлекло студентов. Все они склонились над своими конспектами, что-то с оживлением записывют, даже обсуждают вполголоса, лица одухотворены, глаза у многих блестят. Доносится обмен репликами: «Б1» — « Мимо», «Б2» — «Ранен», «Б3» — «Потоплен». Внезапно музыкальный слух и чувство меры художника подводят одного из студентов. Он теряет контроль над исполнением, и его фраза («Врешь ты все! Я уже бил на это поле, и ты сказал «Мимо») звучит слишком громко, то есть на полном форте вместо лишь допустимого в данном контексте пианиссимо. Профессор объявляет чрезвычайное положение: сейчас каждый из 43х должен подойти к роялю и показать, как должна двигаться рука, совершая (известное лишь теоретикам) «движение рессоры» при исполнении одной единственной ноты. Начинается «справа по одному», и один сокрушительный провал следует за другим. Профессор что-то отмечает после каждого неудачника в своем классном журнале и очень похоже, что это страшный «неуд» с вытекающими для студента последствиями. Если остальные жертвы этой экзекуции еще как-то сохраняют подобие самообладания, то очередного «смертника» — пианиста из Румынии Раду Лупу оно явно покинуло: всем видно, как дрожат его руки и побледнело лицо. И есть от чего. Не стану утверждать, что он мне это лично рассказал, но дошло до меня через его более близких друзей, что его отец с семьей именно в этот момент уже были арестованы (по политическим мотивам) и Румыния активно добивалась от СССР выдачи на расправу им и нашего студента Раду Лупу заодно. Если прочие студенты еще как-то делали вид, что им, мол, это «до феньки», то Раду изо всех старается (я уверен, что уж он-то и в «Морской бой» не играл на этой лекции). Однако сыграть эту самую одну единственую ноту, сделав при этом глубокое и плавное «движение рессоры» и ему не удается. Профессор не знает, что именно Раду как студент из себя представляет, просто такое совпадение вышло, что как раз на Раду профессорское терпение полностью лопнуло. Встает профессор и вроде бы серьезно так произносит: «На мой взгляд, от таких студентов консерватория просто должна избавляться! До третьего курса доучились, а одну единственную ноту сыграть не можете.» Раду внезапно хватает лежащий на столе у профессора том (сонаты Бетховена) и раскрывает явно наугад страницу (Ор.10 №1). Затем напряженно – лоб покрывается потом — ее рассматривает минут пять. Видно, что никогда в жизни не играл этой сонаты. В классе все это понимают. Все пять минут – мертвая тишина. Внезапно Раду бросает руки на клавиши и «выдает» эту первую страницу (что наугад открылась, предыдущая страница к другой сонате принадлежала) так, что на любом конкурсе без сомнений первую премию дали бы. Кстати через несколько месяцев после этого происшествия Ван Клиберн ему первую премию и вручил на конкурсе пианистов в США. Вскочил Раду из-за рояля, ноты захлопнул и со словами «Играть мы умеем!» убежал с лекции. В комнате еще пару минут была полная тишина. Затем профессор сказал совершенно в другом тоне: «Да! Играть вы умеете. Перерыв». Нас до конца года никто больше не мучал постановкой руки, и все на нашем курсе получили очень хорошие отметки по методике. Только Раду уже сбежал в Англию. Я хотел сказать ему спасибо, когда был в Лондоне (еще под «строгим присмотром»), но «стогий присмотр» мне не разрешил, сказал, что во всех 3х консерваториях Лондона такого пианиста (он сам, якобы, туда звонил) вообще не знают. В моем городе на Американском континенте есть замечательная 24/7 программа классической музыки, всегда слушаю по дороге. Раду играет на ней минимум раз в неделю, а когда приезжает и играет свой ежегодный концерт в самом большом здесь зале – 3 000 зрителей, зал всегда полон. У меня даже уроки из-за этого срываются – студенты идут слушать Раду вместо меня. Но я только рад, потому что люблю и уважаю талантливых и смелых людей. А вот в Музыкальном Словаре «Оксфорда» можно о Раду Лупу подробную статью прочесть. И Раду, (по их утверждению) оказывается, настолько плохой пианист, что пожалуй лишь еще один на свете может считаться еще более «незаслуженно переоцененным публикой» — это наш самый любимый в России пианист Ван Клиберн. Ох уж его (последнего) во всех словарях и на сайтах (тысячи и тысячи полных гнева постов разделывают. См., например, http://www.piаnostrееt.com/smf/indех.php/topic,11364.0.html И так им и надо – пусть оба не обижают теоретиков и роботоподобных пианистов своим «незаслуженным» успехом у слушателей.
В юные годы учился я в Ленинградском нахимовском училище. Успехами в учебе не блистал, но в области изготовления и использования шпаргалок был признанным авторитетом. Начальником кафедры физики был у нас в то время кап. 2 ранга Аркадий Александрович Е. Человек очень оригинальный в своем роде. Долгое время прослужил командиром роты в нашем же училище, а потом закончил пединститут и его назначили начальником кафедры. Никаких иллюзий по поводу нашего страстного желания изучать его предмет он не питал, зная нас, как облупленных, поэтому за шпаргалками смотрел в оба и карал нещадно. А получив двойку, по любому предмету, можно было сразу прощаться с увольнением в выходные дни. Написание контрольных и самостоятельных работ у Аркадия Александровича проходило по одному и тому же сценарию. Раздав задания, он садился за свой стол и делал вид, что происходящее в классе его нисколько не волнует. Уткнувшись в классный журнал или в конспект он спокойно делал какие-то записи. Через какое-то время в классе начиналось легкое оживление, шорохи и шелест страниц. Народ начинал потихоньку вытаскивать учебники, конспекты, шпаргалки. А. А., не поднимая головы, продолжал писать и старательно изображал слепоглухонемого. Потом, как всегда неожиданно, следовал резкий возглас "Але!!!" с одновременным пристальным взглядом из-под бровей. Слабонервным достаточно было лишь слегка дрогнуть мускулом, как у них тут же отбиралась шпаргалка или учебник и "пара" сразу же проставлялвсь в журнал. Сколько раз использовался этот трюк, столько раз очередная жертва попадала его в сети. Не буду утомлять подробностями, но получилось так, что он меня три раза подряд отловил со шпорами, в том числе два раза при переписывании годовой итоговой контрольной. Вопрос стоял остро — могли на фиг отчислить по неуспеваемости! А. А. решил дать мне последний шанс. Я должен был один, в облегченном варианте, т. е. с пустыми карманами, без тетради и ручки, придти к нему на кафедру. Надо сказать, что он не поленился меня тщательно обыскать — даже ботинки и носки заставил снять. Только что в трусы не заглядывал. Успокоившись, он выдал мне листок бумаги и свою ручку, усадил в пустом классе за стол и закрыл дверь снаружи на ключ, пообещав прибыть ровно через 45 мин. К его приходу у меня уже все было написано, все задачи решены и я, с чувством выполненного долга, протянул ему свою работу. А. А. тщательно прочитал мою писанину, сверил ответы задач и внимательно посмотрел на меня. "Признайся как списал, я тебе все равно хорошую оценку поставлю!" — Да что вы, А. А.!!! Вы же меня всего обыскивали! Дверь на ключ закрыли! у меня же ничего с собой не было — все из головы написал. Зная мои успехи в изучении физики и мою репутацию, он чувствовал подвох, но не мог понять, как мне это удалось. Но работа была написана, деваться было некуда, оценку надо было ставить. До самого выпуска, при каждой нашей встрече он просил меня раскрыть мой способ списывания для предотвращения использования будущими поколениями "питонов", но я был тверд. В день выпуска, я все-таки рассказал ему, как это было. Да, действительно, у меня с собой ничего не было и дверь он запер, но не учел, что класс соседствовал с кабинетом начальника кафедры, т. е. его, а в этом кабинете был внутренний телефон. Далее все было делом техники: набрать номер дневального своей роты не представляло труда. Мне быстро продиктовали все прямо с учебника, а лучшие физические умы нашего класса мгновенно решили все задачи! Главное — не сдаваться и всегда верить в свои силы!
На студенческие каникулы уезжали шабашить в Тюмень. Возвращаемся в Домодедово с полными карманами денег (2500 рублей на брата, по тем временам огромные бабки). 80-81 год. В аэропорту нас таксисты вычислили сразу. — Ребята, в Москву за 25р не хотите? А среди нас был один ушлый Толик. Куда-то смотался, приходит и говорит — Пацаны, нашел покруче такси. Выходим, смотрим — министерская "Чайка"!!! Толян, оказывается, успел договориться с водилой за полтинник, что тот завезет нас в Москву (водитель ждал какого-то министра, но рейс задержали на 2 часа). Водитель: — Куда едем? Толик: — Пивбар "Жигули"!!! Водитель начал отказыватся, мол Арбат, центр столицы, но потом увидел 50-ти рублевую купюру и согласился. Подъехали под самый вход в пивбар. 11 часов утра. Очередь метров 100. Вываливемся из "Чайки" в спецовках (как прилетели, не успели переодеться). Толян: — Вася, за нами через 2 часа заедешь!!! Очередь молчит. Заходим в пивбар первыми и отрыв по полной программе!!! Да, "Чайка" тогда был еще тот автомобиль!!!
Смотрю, как студенты понтуются, кто из них больше ни фига не делал и все сдал. Эх... Когда я был студентом, я сдавал право одной очень милой женщине. Она была практикующим юристом, и я ожидал, что такой специалист меня сейчас будет гонять от и до по всему конспекту. Она посмотрела на меня и, ничего не спрашивая, поинтересовалась: — Оценку вам какую ставить? — Э... Пять хотелось бы — Отлично, — сказала она, и стала писать в зачетке — А вы что, даже ничего спрашивать не будете? — удивился я. Она оторвалась от заполнения зачетки, внимательно посмотрела на меня и сказала: — Запомните, молодой человек, чем меньше вы знаете, тем более ценна я как специалист. Эта фраза мне запомнилась на всю жизнь и больше я не страдал фигней во время занятий. И сейчас самое время мне, уже доценту и одновременно практикующему проектировщику зданий, повторить то же самое: Господа студенты, не учитесь, пожалуйста! Старайтесь как можно больше получить на халяву! Чем меньше вы знаете по окончании института, тем более ценен я как специалист и тем большую зарплату я могу потребовать за свои услуги!
Про студентов, преподов и шпаргалки. Задача студента (дальше — С.) на экзамене — списать, задача преподавателя (дальше — П.) поймать негодяя. С. че-то придумает — П. в долгу не остается, отвечает симметрично. Это как ВВС и ПВО. И были мастера своего дела как с одной, так и с другой стороны. Эта история как раз про двух таких мастеров. Когда С-ты. придумали приносить с собой "бомбы", то есть написанные ответы на листах (принес, незаметно достал из пачки и сдал экзамен), то П-ды. вынуждены были как-то отвечать (обыскивать экзаменующихся, заставлять их снимать пиджаки), а кое-кто решал вопрос кардинально — расписывался на пустых листах входящих С-тов. И тут вариантов у С. оставалось немного, а точнее один — незаметно достать "бомбу" и переписать содержимое на чистый лист с автографом П. И вот на одном из экзаменов сошлись в смертельной схватке Мастер-С. и Мастер-П. У каждого за плечами столько-то и столько-то боев и ни одного поражения. Мастер-С. специально тренировался перед экзаменом, хотя мастерсва ему было не занимать — он творил буквально чудеса списывания. А у Мастера-П. было свое ноу-хау — он конечно же расписывался на чистых листах, а потом запускал в аудиторию 6-8 С-тов., садил их на переднии парты, а сам садился сзади них на какой нибудь парте или просто стоял возле стены. Малейшее движение становилось предметом пристального наблюдения. Верящие в свою удачу "фартовые" тут же отлавливались и с позором изгонялись, слабонервные вставали, клали на стол Мастеру-П. пустые листы и, тем самым признав свое поражение, уходили с экзамена. Списать было невозможно — он даже экзамен принимал не за столом, а за какой-нибудь задней партой. По общему убеждению — не пропустить списывающего С. было для него более важным делом, чем экзамен. Но и наш Мастер-С. был не лыком шит — он сумел достать "бомбу", переписать 90% ответа и был буквально в милиметрах от успеха, но одно неверное движение и вот уже Мастер-П неумолимо как пи%дец приближается сзади, готовый накинуться на неучтенный лист бумаги, разоблачить негодяя и торжествовать победу. Вальяжная медлительность и самоуверенность сыграли злую шутку с Мастером-П. Интуитивно почуяв неладное, Мастер-С принял единственно правильное решение — он вдруг дико закашлялся, потом схватил "бомбу" и стал в нее сморкаться и отхаркиваться и в конце концов скомкал этот лист бумаги и кинул под парту. Мастер-П. просто окаменел, застыв с протянутой рукой — достать и развенуть скомканную бумажку было хуже поражения, а Мастер-С., выждав паузу, скромным голосом сообщил, что он к ответу готов... Результатом сражения надо признать ничью. Мастер-С. получил тройку, хотя написанный ответ тянул не меньше как на 4. Но и двойку Мастер-П. поставить не посмел — достойного противника надо ценить.
Принимаю экзамен. Спрашиваю, как надо решать такое-то уравнение. Студентка отвечает: — Методом разделения переменных... — Что?- изумленно произношу я, ибо метод этот имеет к данному уравнению такое же примерно отношение, как, скажем, метод аортокоронарного шунтирования. — ... это уравнение решать нельзя,- без паузы продолжает она. Студенты в восторге, я тоже.
Афоризм времен кооперативного движения: Три настольные книги начинающего бизнесмена: 1. Двенадцать стульев. 2. Золотой теленок. 3. Уголовный кодекс. Да, до Остапа Бендера мне еще далеко, а в те студенческие годы, благословенно беспредельные начала 1990-х – и подавно. Те, кто грыз гранит науки в студенческих общагах, знают, как студенты обживаются домашним скарбом. Кровати, пару столов, стульев предоставляет комендант-завхоз. Вся остальная мелочь, в основном кухонно-столовая, наживается непосильным трудом в ближайших студенческих столовых. Мой сокурсник, например, лично спернул 2 пластмассовых подноса, чтоб изготовить из них корпус для самопального компьютера «Спектрум», если кто еще помнит такие чудеса техники. И вот год 1991 или 1992. Все хиреет, ВУЗы финансируются грустно, ремонт в общаге не делается, постельное белье сначала меняется раз в 10 дней, потом раз в 2 недели, потом от случая к случаю. Мебель, соответственно, тоже приходит в упадок, никто ее списывать, естественно, не собирается, мы ее латаем, как тришкин кафтан, но как-то не всегда успешно. Но жить, конечно, можно, мы, чай, не мещане, даже праздники иногда себе устраиваем, и не всегда алкогольные. Одним из таких праздников было посещение пельменной, которых в советские еще времена строили на всех окраинах нашей необъятной Родины с типовыми названиями, типа, «Ласточка», «Ветерок» и пр. Цены там были повыше, чем в студенческом общепите, но и качество поглощаемой пищи было еще выше, посему после стипендии побаловать себя там было делом святым. Итак, заходим вдвоем с товарищем, народу никого, т. к. день, часа три, народ на работе или в поле, т. е. на учебе. Долго зовем кого-нибудь на раздаче, в конце концов, обслужили нас, сидим, смакуем не спеша. Лепота, за окном весеннее солнце, снег уже подтаивает, романтика, одним словом. Но чую, зреет во мне какое-то смутное чувство-недовольство, а что конкретно, осознать не могу. Доедаем остатки. Чувство зреет. Как воспитанные студенты, уносим грязную посуду. Чувство зреет. Выходим, проходим метров десять по улице. Эврика! СТУЛЬЯ! Какие там стулья! Это у нас в общаге стулья все латанные и колченогие, с гнутыми еще спинками, краснодеревщик Гамбс там и рядом не дышал. А в этом оазисе социализма (или уже капитализма?) совершенно замечательные стулья – металлический каркас, поролоновая прокладка, новый кожзам, в общем, мечта студента из общаги. А мЕчты надо претворять в жизнь, мы рождены, чтоб сказку сделать былью, этому нас еще в школе учили. Поэтому дальше спонтанно-обдуманное действие. Возвращаюсь пулей обратно, ага, клиентов нет, соответственно, персонала нет, хватаю стул и на улицу обратно. На все про все ушло секунд 10, не более, товарищ мой даже опомниться не успел. Отходим за угол от пельменной, мандраж спал немного, но не совсем, вдруг милиция и пр. В итоге с оглядками, мелкими перебежками, по-пластунски и заметая следы, добрались до родной комнаты в общаге. Стул, конечно, произвел фурор. Он прожил с нами 3 года, использовали его и мы, и все наши соседи для особо ответственных мероприятий, типа, лампочку заменить, шторы повесить и пр. И в таком же почти первозданном виде был завещан первокурсникам. Дальнейшие его следы теряются в анналах истории. Я к чему все это. Ведь как изысканно и совершенно спокойно изымал стулья тещи Ипполита Матвеевича сын турецко-подданного! Талант не пропьешь ни с одним дворником. Я же при очередном просмотре «Двенадцати стульев», видя на экране крадущегося отца Федора, вспоминаю эту полукриминальную историю. Да, прям, дежа-вю… Мне только тогда бороды не хватало.
Благословенные институтские времена. 1 курс заочников и очень ответственный экзамен, который идет в диплом и по которому сдают еще и госэкзамен. А у нас веселая группа со сложившимся уже порядком сдачи: заходит первая самая сильная пятерка студентов, чтобы преподу настроение поднять. И пятерка эта неизменна, все знают, кто за кем идет и сдает. И вот один из этой 5ки приходит сдавать с такого бодуна, что и стоять рядом трудно: работал он всю ночь на таможне в Ильичевске, а у товарища был день варенья. Но сдавать-то надо! Принимал у нас экзамен доцент Беленький(фамилия у него такая). Сидит, слушает первого, вопросы задает. Тут входит в аудиторию такой шкафчик квадратный, в велюровой рубахе с длинными рукавами и вырезом до пупа, из выреза — крест золотой с каменьями граммов на 200, обрит налысо — лето на улице, времена советские. Походит к преподу, что-то у него спрашивает, садится за стол и предлагает сдать экзамен ему- кто готов уже, конечно. Тут поднимается наш Витюша с бодуна и молча садится к этому шкафчику. Тот его и спрашивает, что Витенька может ответить на первый вопрос билета. Витя: "Ничего". Квадратный не сдается: ну, а по второму? — Ничего. И по третьему? — Ничего. Тут вопрошающий поворачивается к Беленькому и говорит: "Тут студент показал недюжиные знания по предмету. Что ему ставить?". Беленький: " Ставьте ему 4". И "хорошо" было поставлено в зачетку! Группа упала.
Шампанское из красного винограда... Ну-ну... Во студенчестве приходилось нам ездить в стройотряды — третий трудовой семестр, тсзять. Вернувшись из такой поездки один из друзей рассказал такую историю. Работали они в Нарткале на заводе, который производил овощные консервы (кабачковую икру, томатную пасту в трехлитровых банках — это важно, и прочее). Как-то раз то ли из-за нарушения технологии, то ли еще из-за чего, эти банки начали взрываться только-только покинув конвейер. Таскать такое дело, понятно, удовольствие значительно ниже среднего, поэтому народ бросил работу, накрыл коробку с еще целыми банками листом картона и сидит себе, курит. Идет по территории главный инженер завода — весь в белом. Подходит к орлам, мол чего не работаете. Те в ответ, а сам посмотри. Тот подходит к коробке, снимает лист, заглидывает внутрь "...и этот динамит взрывается..." Хорошо металлической крышкой в лоб не получил. Зато все остальное — по полной программе...
Препод нас сегодня собирал. Одной группе говорит (их 6 человек): — Вот вас 5 человек — вас объединят с другой группой — Но нас 6!!!! — Ну это пока...
Решила рассказать свою историю. Было это лет 35 назад. Училась я в обыкновенной сельской средней школе в десятом выпускном классе. Надо заметить, что при всем при том учителя у нас были замечательные, да и школа была не из худших в районе. Так вот в середине учебного года ушла наша историчка в декретный отпуск, а тут как раз один выпускник нашей школы учившийся в Московском пединституте после 3 или 4 курса оказался в академичке по болезни, учился он правда по-моему на химфаке, но тем не менее наша завуч упросила его провести у нас историю. Пришел он на первый урок, что-то там лепетал, одним словом впечатления на нас не произвел, а так как мы были уже люди взрослые, то занимались каждый своим делом и на него не обращали никакого внимания, это видимо и подвигло его на кардинальные действия. Придя на следующий урок, он вытаскивает из сумки на свой стол магнитофон, а в те времена надо заметить магнитофоны были «катушечные», большие и с не очень хорошим звуком. Ни слова не говоря, он нажимает на клавиши, и с довольной физиономией разваливается на стуле перед нами. Из доносившихся из магнитофона звуков мы поняли, что он записал урок на ленту, и собирается нам его выдать, сам не проронив ни слова. Но внимание наше к этому изобретению пропало уже минут через 5-7, под монотонный бубнеж мы опять занялись кто во что горазд, кто книгу читал в парте, кто трепался, кто в морской бой резался. И вдруг страшный грохот из магнитофона заставил класс чуть ли не подпрыгнуть, эффект неожиданности был огромный, класс замер выпучив глаза, а из магнитофона после этого громоподобного барабанного звука ясным громким голосом нашего нового «учителя» слышим: «Ну что проснулись, пойдем дальше» и опять монотонный бубнеж. Через мгновение класс вышел из ступора и от хохота дрожали не только стекла, но и стены школы. Завуч была у нас уже через минуту, а через две педагога-новатора у нас уже не было и больше в школе мы его не видели.
Друг мой, выпускник мехмата и светлая голова, родом из Орловской глубинки. Занимается он какими-то полиномами в каком-то пространстве, имеет кучу степеней и званий. Но родину не забывает. Тем более родители его, дай им бог здоровья, еще там, в колхозе. Каждый год приезжает в помощь. Одевает телогрейку, ушанку, сапоги 48 размера и в коровник, где отец скотником. Там сена вилами натаскает, тут навоз уберет. В общем, отрывается от своих полиномов, как может. Бреется, конечно, не каждый день. То есть видок еще тот. Ну, вы ученых знаете. Колхоз, хоть и бывший, но крепкий, на хорошем счету у областного руководства. Приезжает комиссия из области. По вопросам реализации Продовольственной программы. Черные волги, люди в галстуках брезгливо пробираются к животноводческому комплексу. Встречает их зав. фермой с хороводом образцовых доярок в накрахмаленных халатах. Рапортует об удоях, приплодах. Хвалится трезвым и квалифицированным персоналом. Показуха, в общем. Председатель комиссии фальшь чувствует: — Ладно, — говорит, — вас послушать, так на ферме одни академики. А на заднем дворе, поди, пьяный скотник валяется. Идут на задний двор, — а там наш приятель чего-то вилами ворочает. Да так неловко как-то — нет привычки у математика к такой работе, да и мысли другим заняты. — Ну, вот, пожалуйста! Во всей красе! Этот еще на ногах держится. Наверняка, думает о том, как бы догнаться, — председатель доволен продемонстрировать свою прозорливость. — Что, любезный, медитируете? — с легкой издевкой подходит он к трудяге. — Да я, признаюсь, задумался, — наш герой нимало не смутился при виде важных персон. — И о чем же, позвольте спросить? — Ой, да вам не интересно, — отрешенно говорит ученый. — Ну, проблемы, нужно решать вместе. Для того мы и приехали, — напирает председатель. Видимо, солидный вид собеседника, произвел на нашего героя должное впечатление и он решил все-таки поделиться сокровенным: — Да, похоже, в моей последней работе, я взял не ту нормировку Гильбертового пространства. Сейчас думаю, не ортогонализуется базисная система функций... Надо отдать должное находчивости зав. фермы. Нимало с виду не удивившись, она говорит: — Да, ладно, Митрич, не грузи ты серьезных людей. Обсудим, как обычно, на вечернем собрании. Придумаем.
