Она открыла полоний и радий, и, в сущности, создала ядерную физику – но это ей не помогло, когда она единственный раз в жизни позволила себе всерьез увлечься мужчиной, а не научными исследованиями. Бульварные газеты с наслаждением обсуждали личную жизнь Мари: как же! первая женщина в команде профессоров Сорбонны и – такое! "Похитительница мужей! ", – шипели ей вслед. "Чужая, интеллигентка, феминистка", – злобствовал основатель антисемитского журнала Гюстав Тэри.

Нобелевский комитет после этого скандала холодно попросил Мари не приезжать на церемонию вручения премии. Мари ответила так же холодно: "Считаю, что нет никакой связи между моей научной работой и моей личной жизнью", приехала в Швецию, там — спина прямая, голова высоко — получила премию и — все. Силы кончились, ее отвезли в больницу, и врачи месяц возвращали ее к жизни...

Замуж Мария Саломея Склодовска выходила без большой любви, но по большой симпатии и отчасти – по необходимости. Она родилась в Российской империи, в Варшаве, а там на исходе ХIХ века возможностей заниматься наукой у женщины не было. Мария с золотой медалью окончила гимназию и... пошла в гувернантки. Это было проявление сестринства: сначала Мария работала, чтобы помочь сестре (та училась медицине в Париже), а потом сестра работала и оплачивала учебу Марии.

В 1891 году Мария успешно поступила в знаменитый университет, изменила на французский манер имя на Мари, получила степень магистра физики и магистра математики. У нее был план вернуться на родину и работать там для ее процветания и славы, но Краковский университет отказался принимать на работу женщину.

А ее любил Пьер Кюри, замечательный физик; они дружили, а главное, "смотрели не друг на друга, а в одном направлении". Пьер писал ей: "Я даже не решаюсь представить, как это было бы прекрасно, если бы мы могли прожить наши жизни вместе, очарованные нашими мечтами: твоей патриотической мечтой, нашей гуманистической мечтой и нашей научной мечтой".

Конечно, потом Мари полюбила своего мужа. Он был самый лучший, у них были одинаковые политические убеждения, принципы и взгляды на жизнь, общее дело, огромное уважение друг к другу. Потом появились две общих дочери.

Когда в 1906 году Пьер трагически погиб, Мари потеряла не мужа, она потеряла целый мир. Они вместе не пуд соли съели; они просеяли тонны уранита в своей лаборатории, которые друзья обзывали смесью конюшни и картофельного погреба. И оба расплачивались за свое открытие здоровьем: Пьер чувствовал постоянную усталость, у Мари воспалились подушечки пальцев (а это симптом лучевой болезни)... И это Пьер, ее Пьер заставил Нобелевский комитет признать заслуги Мари и дать премию не только ему, но и ей тоже:

Мне бы хотелось, чтобы мои труды в области исследования радиоактивных тел рассматривали вместе с деятельностью госпожи Кюри. "Действительно, именно её работа определила открытие новых веществ, и её вклад в это открытие огромен (также она определила атомную массу радия)".

И вот Пьер ушел. Мари было 39 лет, и каждое утро она заставляла себя открывать глаза. Депрессия держала за горло холодной костлявой рукой. Мари переехала на окраину Парижа, оставила дочерей на тестя и с головой ушла в работу. В Парижском университете ей предложили место мужа, и так мадам Кюри стала первой в истории университета преподавательницей, потом профессором с собственной кафедрой. Она работала, как проклятая. Коллеги предложили ее кандидатуру в Академию наук Франции – и тут началось такое!

Позже биографы Кюри назовут это "полемика", но полемика сводилась, в сущности, к одному вопросу: "может ли великий ученый, нобелевский лауреат быть членом нашего уважаемого консервативного заведения, если он женщина?". Она проиграла два голоса (некоторые источники говорят, что один) и никогда больше не соглашалась выдвигаться в Академию наук.

После смерти Пьера прошло четыре года, когда Мари наконец-то сняла траур. Она ожила настолько, что увлеклась мужчиной, своим старым знакомым, бывшим учеником мужа Полем Ланжевеном. Он был на пять лет моложе, у него была жена и дети. Поль был несчастлив в браке, но не будем требовать от него невозможного. Он был влюблен в Мари, и он боялся жены. Этот роман стал достоянием общественности. Была опубликована переписка:

Я дрожу от нетерпения при мысли о том, чтобы вновь увидеть тебя и также рассказать, как сильно я тосковал о тебе. Целую тебя нежно в ожидании завтра.

После этого правые газеты устроили Кюри настоящую травлю: "о, как ты гоготал, партер!". Однажды под ее окнами собралась целая толпа разгневанных защитников общественной нравственности, и Мари с дочерьми пришлось уехать из дома. После упомянутой публикации Гюстава Тэри в антисемитском журнале Мари подумывала покончить с собой, а Ланжевен вызвал этого Тэри на дуэль (дуэль не состоялась, никто из них не стал стрелять). Кто тогда помог Мари, так это Эйнштейн, который отлично понимал цену всему.

Если эта чернь будет донимать тебя, просто перестань читать эту ерунду.

"Оставь это для гадюк, для которых эта история и была сфабрикована".

Но "будь ты хоть роллс-ройс, все равно стоять в пробке". Будь ты хоть дважды лауреатка Нобелевской премии, ты живая, ты ранимая, и ты тяжело выбираешься из любовных историй. Прошло три года, и Эйнштейн печально писал, что во время их совместного отпуска "мадам Кюри никогда не слушала, как поют птицы". Радости не было, но личная сила мадам Кюри оставалась при ней. В годы первой мировой войны Мари изобрела мобильные рентгеновские установки, научила 150 женщин на них работать и сама ездила с такой установкой на фронт, помогала раненным. "Мы не должны ничего бояться в жизни, но все понимать", — говорила эта удивительная женщина. И она ничего не боялась, все понимала.... правда, никогда не улыбалась. Первая фотография, где на прекрасном лице Мари снова видна улыбка, появилась в 1921 году, через десять лет после это ужасной истории – она спускается по ступеням Белого Дома об руку с президентом США и сияет. Ее дочь станет второй в мире женщиной, которой дадут Нобелевскую премию.

мне моя жена. Я с ней поговорил. Когда вновь вернулся к нашему общению, вдруг заметил, что мой друг какой-то грустный. На мой вопрос, что случилось, он ответил, что устал жить один. Все его друзья женаты или в отношениях, а у него всё никак не получается. Конечно, я его подбодрил, сказал, что всё будет, и нечего из — за этого переживать, но в то же время понял, что потерянное весёлое настроение было уже не вернуть, так как действительно у него никак не получалось с девушками, больше недели никогда не встречался. Вроде, и парень нормальный, весёлый, общительный, хорошо обеспеченный, но вот не получалось -и всё. Это его очень сильно огорчало. Понятно, что с каждой неудачной попыткой он всё глубже уходил в себя, становился менее уверенным в себе. В гробовом молчании мы доехали до города "Ч". Так как в своём городе подарок мы не успели купить, решили заехать в какой-нибудь торговый центр. Выбирать подарки всегда трудно. Мы обошли ТЦ 2 раза, наконец, нашли то, что нам нужно. Пока подарок упаковывали, я решил взять кофе. Вернувшись обратно, я заметил, что мой друг смотрит на девушку. По его взгляду я понял, что девушка ему понравилась. Я говорю ему: иди познакомься, он: нет. я: почему нет? он: всё равно ничего не получится, зачем зря себя расстраивать. И всё в этом духе. Я рассердился. Никак не хотел видеть его кислую морду, тем более, на празднике. Не буду писать, что я ему сказал. Там было много слов, которые, видимо, очень сильно задели его. что было потом, я запомнил навсегда. Одним глотком он выпивает кофе, решительно идёт к девушке и сходу говорит ей: девушка, я не знаю, как вас зовут, я не знаю, кто вы, но я хочу чтобы вы стали моей женой. выходите за меня замуж. Я даю вам слово, что никогда об этом не пожалеете. Я чуть подарок не выронил. упаковщица в шоке. посетители в шоке, все ждут реакции девушки. Девушка полминуты просто смотрела на него. потом улыбнулась. и сказала всего два слова: Я СОГЛАСНА! На день рождения я поехал один. А через 2 месяца мой друг женился. Через месяц после свадьбы Вероника рассказала нам, как всё выглядело с её стороны.

Торговый центр. какой то парень всё время смотрит на неё с грустным взглядом. Парень ей понравился, но понятно, что не подойдёт. Появился второй парень, смотрит на неё и что то говорит первому. Первый отрицательно качает головой, видно, что отнекивается. Второй парень ему что-то долго говорит. Первый бледнеет. идёт к ней. Делает ей предложение. Почему согласилась, она не сказала и сейчас не говорит. Прошло уже почти 4 года, они вместе, крепкая семья. живут в нашем городе, воспитывают прекрасную дочь. Скоро очередное прибавление в их семье. Желаю вам счастливой семейной жизни, друзья мои!!! и всего наилучшего!

укладке, разыскивая анаприлин, интересуюсь:

— С чем связываете это состояние?

— Да в "Сталкера" играла, на аномалии навернулась, — раздается в ответ.

— За артефактом сдуру полезла, а болт не кинула. И не сохранилась перед этим.

У меня — парез языкоглоточного нерва. Женщина на вид — почтенная мать семейства, на вид способная даже коня на скаку затащить в горящую избу — но уж никак не сидеть за компьютером.

— Э... а что за артефакты с собой были? "Ломоть мяса" есть?

— Ой, а вы тоже играли? — искренне удивляется женщина.

— Да, есть, еще "Морской еж", "Мамины бусы"!

— А костюм? На Янтаре взяли?

— Нет, там он не очень, я его продала, мне один сталкер в баре сказал про сейф на Дикой Территории, там костюм... э-э...

— СЕВА, — подсказал я.

— Да, точно. Помню, еще как имя мужское. Он хороший, даже в аномалиях не убивает сразу.

— Что за оружие у вас? — интересуюсь я, повторно разматывая манжету тонометра. — "Винторез", небось?

— Да ну его, — кривится женщина.

— Неудобный какой-то, целится надо. Я купила "Грозу", она очередями стреляет. И вот так вот глупо погибла.

— А где погибли-то?

— На Военных складах. Там вертолет разбитый лежит, вокруг аномалии. Я артефакт увидела, полезла. Меня "каруселью" и разорвало. И не сохранилась! Что же теперь, сначала начинать?

— Не надо сначала, — успокаиваю я, надев манжету и вставляя фонендоскоп в уши.

— При переходе на каждую локацию срабатывает автоматическое сохранение. Запустите его и начнете с начала локации — а не игры.

— Правда? — расцветает лицом женщина.

— Значит, все сохранилось?

— Все, — уверяю я, косясь на манометр. Давление — 115/80.

— Вы себя как сейчас чувствуете?

— Знаете, а получше, — удивилась пациентка.

— С вами поговорила — и как камень с души сняло, когда вы про автосохранение сказали. Скажите, а мне можно еще сегодня поиграть... ну хоть полчасика?

(с)О. Врайтов

—————

Только не радуйся, когда видишь, что скорая едет не к тебе. Это просто вопрос времени.