Самое популярное 24 августа

лад. На мое счастье , преподаватель Кролик пасся на соседнем потоке и у нас ничего не вел. А то б влетел бы я с мисисовской лужайки всенепременно. Один раз он принимал у нас какой-то бредовый допуск по электробезопасности, что ли, и тут я пролетел все 3 захода. Кролик злобно торжествовал.
Хорошо еще, что наш препод выздоровел.
Я же копил в себе злобу.
Бить Кролика было и низко, и чревато. Персонажа из "Виннипуха" помните? Вот точно-он. Для фоторобота б сгодился идеально.
Бить его, повторюсь, было нельзя. Но очень хотелось. Потому я старался особо с ним не контактировать. Увидел кролика-беги. Что было непросто, ибо эта с@ка была знатным общественником. Вечно он то возглавлял карательные рейды по общаге в поисках некошерного, то организовывал субботники, то стоял на входе в альмаматер, отлавливая опоздавших, то с клекотом реял в комитете комсомола, мешая прогрессивной молодежи похмелиться после вчерашнего.
Из него вечно росли государственные органы. И стучал, стучал, стучал...
Кролик был прирожденным барабанщиком. Любое увиденное нарушение тут же обретало письменную форму и летело в деканат. Или ректорат. Или в комсомол.
Кролика тихо ненавидел весь институт. Сам же Кролик ненавидел слово "Кролик". Видимо, детская травма. Сказать это заветное слово в радиусе слышимости его огромных ушей значило получит себе кровного врага до самого диплома. Потому на кроликов у всех было табу. На всякий случай, старались и зайцев не поминать всуе, ибо гадить Костя любил и умел.
Но сколько веревочка не вейся...
Группу студиозов отправляли на практику в Липецк. НЛМК глядеть. За каким хером будущим теорфизикам нужно было диву даваться с металлургического комбината — Гефест ведает. Но в армии мы все давно разучились барахтаться в накатывающем волнами маразме жизни. Надо-поедем. Хоть на птицеферму. Только водки надо запасти.
Прочтя состав отъезжающих, я приободрился. Тунеядцы, алкоголики, преферансисты и чреслобесы. Наши люди. Но руководитель, матьевоеб, Кролик. От, с@ка. Вечер перестает быть томным.
На инструктаже Кролик разглядел мою рожу и торжествующе окрысился. Мол, наконец-то ты в моей власти. Ужо я тебе.
Долго радовать какого-то бешеного зайца не входило в мои планы. а lа guеrrе commе ? lа guеrrе. Иду на Вы.
Как только Кролик прочистил горло и взял слово, в аудитории раздался сочный хруст.
Все обернулись. Я же с азартом вгрызался в здоровенную морковку, что предусмотрительно приволок с собой.
Кролик выпучил глазки.
С галерки плеснуло смешком.
— Это что такое! -неожиданным фальцетом завизжал уязвленный грызун.
— Это?! Я оглядел овощ со всех сторон. — Морковь. Вкусная. Хотите?!
— Ппппппрекратить!
Оппаньки. А ты еще и заикаешься, невротик. Куды ж ты полез, премудок, с такими нервишками?
— Пппппппппппппочему?! Она же пыпыпыполезная!
Народ грохнул хохотом.
Кролик сорвался с места и вылетел в дверь. 1-0.
— Пыпыпыпылкий какой- прокомментировал я сей эскейп, продолжая точить овощ.
Через полчаса я уже писал в деканате объяснительную с трогательным детским названием "Почему я ел морковь? "
Потому что она
1. Вкусная
2. Полезная
3. В ней много витаминов
4...
Декан заглянул в написанное и ревом порвал "Оду моркве" на куски.
— Ты зачем Кролика морковкой дразнил?! !
— Кого? Владимир Алексеевич, побойтесь Бога! Какие кролики на кафедре?! Я вообще грызунов в институте не видел... хотя... в подвале, говорят, крыс полно. Но я их не дразнил!
— Ты долго издеваться будешь?
— Всю практику. Я вам торжественно в этом клянусь. Я к этой братии испытываю чувство сильной антипатии. Взаимное. Константин Александрович на меня уже бочку чернил извели-с. Не хочу оставлять его вдохновенное перо без захватывающих сюжетов.
— А ты не боишься, что... ?
— Я, Владимир Алексеевич, свое в армии уже отбоялся. И , если вы не хотите дать делу ход, выставляя себя на всеобщее посмешище, то я , пожалуй, пойду. Хотя, если вы желаете... Я б с удовольствием посидел бы на скамье подсудимых по статье "Дразнеж грызуна корнеплодом". Честь имею.
На вокзал все приперлись, как в конюшню. С сетками моркови, сочно хрустя ей на весь Павелецкий. Не сговариваясь.
Кролик пошел пятнами. Его трясло. Каждая сволочь-практикант считал своим долгом предложить ему морковку.
— Ну , Константин Александрович, не стесняйтесь! Кушайте на здоровье, у нас ее много!
Я же появился с задержкой. В руках у меня болталась клетка. С толстым кроликом. На клетке висела табличка. "КОСТЯ"
Кролика Костю я приобрел за день до того в селе. Спецом поехал.
— Оставить не на кого-простодушно покаялся я в полубезумные преподавательские глаза. Помрет , скотинка. Вы не переживайте, Константин Александрович, он не кусается. Какает , правда, много, но ведь так у всех кроликов принято, правда?
Площадь Павелюги огласилась глухим воем. Народ хрумкал и ржал, ржал и хрумкал.
Кролик травленой крысой метнулся в свое купе.
Под свист и улюлюканье.
Кролик Костя, стал всеобщим любимцем. Вопли- "Где этот еб@ный кролик! " сотрясали стены общаги. В присутствии Константна Александровича у нас других тем, считай, и не было. Кролик поел, Кролик посрал, Кролик бабу хочет, Кролик чуть не сбежал... Кролик, кролик, кролик...
Очкастый кролик, в отличии от своего тезки, чах на глазах. Ранее небольшая лысинка модели "озеро в лесу", которую он тщательно зачесывал, безобразно расползлась и пошла струпьями.
— Линька у него-понимающе кивал народ. Старый мех скидывает, косой. К зиме, видать готовится.
Группа превратилась в кружок юннатов. Каждый волок Косте то травки, то яблочка, а то и пиваса в плошку.
Заикание у преподавателя становилось все заметнее. Тремор рук. Отдышка. Истерики.
Милосердие никогда не входило в число моих пороков. Через неделю я купил кролику крольчиху на Липецком базаре. Увидев в клетке зоопорно, кролик бросился душить любодеев. Еле оттащили.
И все. Кролик исчез. Уехал в Москву биться в истерике. Мы остались без отеческого пригляда.
И погрузились в пучину. Закономерным результатом явился поголовный заезд коллектива на нары. Из местного пивняка. Как выяснилось, пиво в Липецке подавали неразбавленным и народ пал жертвой провинциальной честности.
Упившихся студентов менты грузили в бортовой ЗИЛ , как дрова-в навалку. Единственный более менее вменяемый Толик завыл на всю улицу " Вы жертвами пали борьбы роковой"
Смотрелось это очень торжественно. Процессия произвела на горожан сильное впечатление. Впереди бобик, за ним Зилок с телами и над этим всем тоскливый вой Толика
"Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви беззаветной к народу,
Вы отдали все, что могли, за него,
За честь его, жизнь и свободу! "
Многие снимали шапки и склоняли головы.
Меня не взяли. Во-первых я пива не люблю, а во вторых у меня есть третья -чуткая на неприятности ноздря. И когда народ начал колошматить кружки о стену, я предпочел свалить, хорошо понимая последствия.
40 рыл в отделении-это залет. Даже ЗАЛЕТИЩЕ. Особенно в горбачевские антибахусные времена.
Я прискакал в отдел, пытался было поговорить с начальством, но не. Наши уж больно накосорезили. По итогу в институт пошла огромная телега, груженая 40 бочками арестантов.
Кролик немедленно написал донос. Причем, почему-то на меня. Единственного -незатрюмленного.
По возвращении в Москву всех ждала инквизиция. По ходу разбирательств я с удивлением узнал, что благодаря моему тлетворному влиянию спилась вся группа. Факт же моего непопадоса возмущал судей больше всего. Остальных алкоголиков пожурили по-отечески, со мной же собирались разобраться по всей строгости законов военного времени.
Я потряс башкой. Морок не проходил. С трибуны Кролик ярко обличал мои происки.
Деканатское начальство кивало головами и гневно поглядывало в мою сторону. Ну все.
Сейчас — "слушали-постановили" и прощай родной МИСиС.
Я автоматически порылся по карманам. , бормоча :
«Кто ты, мой ангел ли хранитель, Или коварный искуситель: Мои сомненья разреши... »
И хрустнул морковкой...
Кролик моментом сдулся. И завизжал матерно. М-да. А с виду такой антилихент. Кто б мог подумать.
— Сука! Говно! Ненавижу! Скотина! Да я таких! Да я тебя! Гнида подзалупная! Ууууу!
"-Эх. Слабовата все же выдержка у профессорско-преподавательского состава. Никуда не годится"-философски размышлял я, жуя корнеплод, пока оратора ловили за руки.
Коллеги успокаивали Кролика , а я влез на трибуну. Прокашлялся. И двинул речь.
Судьи смотрели на эту наглость, разинув рот.
— Уважаемые преподаватели, благодарю вас за предоставленную возможность высказать свою точку зрения на происходящее. Да, произошло очень неприятное происшествие.
ЧП! Позор на весь институт! И это в то время, когда Центральный Комитет Партии, ее Генеральный Секретарь, Михаил Сергеевич Горбачев объявили решительную борьбу пьянству и алкоголизму.
Но что послужило причиной столь вопиющего безобразия? Я считаю, причиной явилось самоустранение руководителя группы Кривицкого Константина от своих обязанностей.
Раздался сдавленный вопль.
Константин Александрович, поведайте нам, где вы соизволили находиться с 23 июля по по 4е августа?
— Я... я был... там. .
— Где-там? Уточните. Потому что группа вас не видела две недели. Вот заявление, подписанное всеми практикантами. (Поутру я обегал похмельный народ и пояснил план действий-валим все на Кролика. Всех не отчислят. Начнем валить друг друга-нам кранты. ) Более того, вас видели в Москве. На кафедре. 27го и 1 го. Есть свидетели.
Мало того. Константин Александрович полностью забросил политвоспитательную работу.
Сколько у нас проводилось комсомольских собраний ? Ни одного. Сколько было инструктажей по технике безопасности? Ни одного. Сколько было проведено бесед о недопустимости распития спиртного во время прохождения производственной практики? Ни одного. Кривицкий полностью саботировал возложенные на него обязанности, и стоит ли удивляться, что все это привело к столь печальным последствиям, товарищи? Рыба, как известно, гниет с головы.
Такого вопиющей наглости наши преподы не ждали. Вместо невнятных оправданий на их головы лилась отборная демагогия в стиле 37 года. Я савонарольничал напропалую.
Более того. Я вижу здесь , со стороны некоторых ответственных товарищей попытку замять это позорное дело, не наказав истинных виновников разложения коллектива. Выгородить человека, по вине которого на доброе имя института легло позорное пятно.
Мы, комсомольцы факультета, считаем такое решение неприемлемым. И мы написали письмо в ректорат (шум в зале) и Министерство высшего и среднего специального образования СССР (шум стихает) о недопустимости сокрытия столь вопиющих фактов.
Кролик осел. Похоже, он потерял сознание. А ты с@ка, потная, думал, что у тебя монополия на стук? Да щазз... Щенок обоссаный, я тебя научу, как кляузы писать.
Что было потом? Дипломатия, угрозы, торг, кляузы и уступки. Сошлись на том, что Кролику впаяют выговор с занесением в грудную клетку, а мы никуда ничего не шлем.
В обмен на индульгенцию.
Отдельным пунктом в пакетном соглашении шел запрет мне на потребление моркови в помещении института. А так же капусты , репы, брюквы и свеклы.
Взамен витаминов я получил иммунитет к деканатовским наездам. Меня просто перестали там замечать. Видимо, руины Кролика остудили административный пыл.
А кроликов мы зажарили и сожрали. Что поделать. Кролик, как известно, это не только ценный мех, но и 3-4 килограмма диетического легкоусвояемого мяса.

Об одном жалею – что не включил в момент рассказа свой диктофон. Так что в деталях могу что-то напутать, ну да сильно не ругайте. Главное – не детали. Главное – суть)
Кто думает, что жизнь журналиста в командировках весела и беззаботна, пусть не обманывается. В рабочих поездках заграницу нет времени туристом бродить по достопримечательностям и расслабленно пить риоху под горгонзолу. Тем более, если речь идет об Олимпиаде. На практике такая командировка – адская пахота. От рассвета до заката бесконечные разъезды между объектами соревнований и пресс-центром, поиск фактуры, интервью, передача в номер на флажке за считанные минуты до дэдлайна… А ночью — работа на сайт. И в таком режиме – две с лишним недели, без выходных и всяких там отгулов. Устаешь и физически, и психологически. Страшно устаешь. Поэтому, когда отгремела церемония закрытия Игр, и бригада спецкоров нашей газеты собралась в отеле, ее начальник Леша (имена изменены) – молодой, талантливый, но на тот момент еще не вполне опытный руководитель – дал отмашку:
— Ребята! Всем спасибо, поработали на славу. В буфете накрыт стол. Пейте, ешьте, все уплачено.
И добавил:
— В пять утра отъезжаем в аэропорт.
На часах близилась полночь.
Надо ли говорить, что уставшие и изможденные журналисты не могли отказать себе в удовольствии пропустить по рюмашке коньяку? На халяву-то! Да по итогам плодотворной каторжной работы! Можно ведь – и не по одной. И даже не по две…
Когда в пять утра Леша спустился в холл, он был пуст. Набуфетившиеся собкоры, осушившие свою последнюю рюмку дай бог если полчаса назад, разбрелись по комнатам в отеле и просыпаться явно не желали. Сознательность проявили лишь двое – единственная в бригаде женщина, да тертый в дальних переездах Вован, который не смотря на вполне щуплую комплекцию и образ ботана в очках, испытания бутылью всегда переносил с честью и достоинством. Да и напиваться за пару часов до вылета ему было не впервой.
За остальными пришлось побегать. Долго ли, коротко ли, да только пока Леша собрал, прочухал, отвесил смачных пендалей, пообещал лишение премий всем членам команды и согнал их-таки вниз, зарезервированный под бригаду шаттл давно свалил. До вылета в Москву оставалось меньше двух часов…
— Машина нужна? – типичный итальянец из старых комедий – колоритный брюнет с усами – крутил на пальце ключи от минивена в лобби отеля.
— Нужна, нужна! – Леша явно не ожидал, что главный геморрой в этой командировке его будет ждать когда она, по сути, завершилась.
Таксист оказался сговорчивым:
— За 20 евро довезу! Только вы все с багажом не влезелете. Я друга позову – у него еще такси.
20 евро – это, прямо скажем, дешево. А значит – повод насторожиться. Но прихреневший от недосыпа и свалившихся на голову проблем с бухими сослуживцами Алекс значения этому не придал. Только обрадовался – есть шанс успеть на самолет.
Так, восемь человек – семеро небритых, мятых, дышущих перегаром мужиков и одна девушка – погрузились в машины и отравились в аэропорт.
— Э, ты не понял! Двадцатка – с каждого! – итальяшка-таксист, довезя до места, с издевкой неприятно улыбнулся.
— Чего? Какого х…? Ты че сразу не сказал?
— Я думал, ты понял! Гоните бабки, а то чемоданы не отдам.
Попытаться так кинуть русских мужиков, да которые с перепоя, да когда до вожделенного дома им остаются считанные часы полета – это таки да, это надо иметь стальные яйца… или тупую голову.
— Леха, да че с ним говорить! Ща я ему! – как ни странно, первым закричал отнюдь не самый мощный члену бригады, а щупловатый Мишка. Но поддержан был единогласно. На таксистов навалились всей гурьбой. Те пытались извиваться, кричали матом что-то на итальянском. Но куда там!
— Я вам, падлы, ща покажу – 20 евро с носа! А ну гони, с@ка, наши чемоданы!
Сказать, что итальянцы ох@ели – ничего не сказать. Но еще больше ох@ели другие русские журналисты, вылетавшие в Москву через Рим тем же рейсом, что и наша банда, и подтягивавшиеся к аэропорту на своих шаттлах из своих отелей. «Блестящая» Лешина идея – одеть на время Олимпиады всю команду репортеров в фирменные куртки с лейблом газеты – была очень к месту. Всем стало прекрасно видно, что за уважаемое издание представляют небритые бухие мужики, чистящие морду туринским таксистам.
Офигели и карабинеры – в шесть утра они явно не ожидали такого кипеша. Но сообразили быстро – несколько бравых полицейских, дав кому надо по голове, парочку особо рьяных репортеров, включая и Мишку, уволокла в отдел при здании аэропорта. До коллег из других изданий доносились его несчастные крики: «Ну б%я, ну как же так! Мне же больше шенген не дадут и на чемпионат мира по футболу не пустят! »…
Таксисты были рады тому, что остались живы – быстро повыкидывав сумки из машин и забрав положенные 20 евро на брата, хлопцы отвалили восвояси.
Леша, обреченно сплюнув на асфальт, понуро побрел к полицейским вызволять своих подопечных. Тяжелый путь до дома только начинался…
История умалчивает о том, чего стоило Алексу вызволить несчастных из участка. Но вроде как отделались малой кровью. Мишке даже пообещали, что проблем с визой не будет.
В это время редактор отдела хоккея Влад – высокий и худой мужик – терял свои последние силы. Этой ночью Влад, по привычке, выжрал больше всех. Спал, соотвественно, меньше всех. То, что его в принципе смогли распихать и затолкать в такси – уже было подвигом коллег. Но на подъезде к аэропорту силы Владика явно кончались. А потасовка с таксистами забрала последние. На морально-волевых пройдя все формальности и добредя до самолета, сбой дал даже Владиков автопилот. Едва войдя в Боинг (или Аэробус – не суть важно), главный в газете по хоккею увидел первый же ряд кресел и тупо упал на них, не забыв прикрыться сверху лежавшим здесь же пледом.
— Сеньор! Ау! Это не ваше место! – молоденькая стюардеса попыталась разбудить нашего героя. Наивная! Герой спал крепким сном – и снились ему огни Москвы и запотевшая бутылочка пива по прилету в Шемеретьево.
Влад не просто лег не на свое место. Он лег сразу на три. В бизнес-классе!
— Ваш коллега? Сделайте что-нибудь!
— Девушка? Ну что я с ним сделаю? Вы же видите – он почти умер. Будем трогать – точно умрет. Вам труп на борту нужен? – Леша уже не знал, что ему делать – плакать, или смеяться.
Стюардеса плюнула – благо, рейс был ранний, салон – полупустой, и пассажиров, чьи места занял Владик, удалось без особых трудностей рассадить по другим креслам.
До Рима долетели без проблем.
Проблемы снова начались в Риме.
За пару часов, что прошли от времени побудки в Турине, до прилета в аэропорт «Флюмичино», отважная бригада репортеров сумела и чуть протрезветь, и даже частично выспаться. Даже Влад вновь начал подавать признаки жизни.
— Значит так! У нас до рейса – чуть больше часа. Так что 40 минут на походы по магазинам, собираемся здесь ровно в 10. 00! – Леша снова раздал ц/у.
Жаль, никто не обратил внимания на Вовку. Не случайно он, буркнув на ходу: «Я вас буду ждать сразу у выхода на посадку» направился в противоположном от всех остальных напралении.
Важное замечание. Это сейчас, летя куда-то с пересадкой, вы сразу в аэпрорту отбытия получаете два (ну, или больше – зависит от количества пересадок) посадочных. А тогда на оба рейса были свои – еще бумажные, даже не электронные – билеты. Соответсвенно, и регистрацию надо было пройти дважды. Не говоря уже о паспортном контроле, досмотре и прочей предполетной хуете.
Ну так вот. Когда, позвякивая бытылками в пакетах «Дьюти Фри», похмельные спецкоры собрались в положенном месте (все, кроме Вовки), Леша вдруг понял СТРАШНОЕ — до рейса остается полчаса, а регистрация еще не пройдена. И бежать до стоек ой как далеко…
Как наша бригада со звенящими пакетами, сумками с ноутбуками и чемоданами с личными вещами, подарками, сувенирами, да к тому же с адского бодуна и недосыпа, неслась по длинным коридорам «Флюмичино» — представьте сами. Но успели – регистрация не завершилась. Еще буквально пара метров, там самолет, три часа отдыха – и родное «Шереметьево».
«Уф, неужели прорвались» — выдохнул Леша…
— Ребят, я, кажется, билет потерял, — худощавая, качающаяся, как травинка на ветру, фигура Владика, не могла не вызвать сострадания.
Он последним подошел к стойке регистрации – остальные, с посадочными на руках, были уже в зоне таможни.
Леша завыл и медленно сполз по стенке.
— После двух недель адской командировки, после пьянки, потерянного шаттла, драки с таксистами, разборок с полицией и бешенной гонки по «Флюмичино», нам не хватало только этого, — вспоминает мой рассказчик. – Мы стояли по ту сторону стоек регистрации, смотрели на Владика. И в нас боролись два чувства. Вроде, и друг ведь! Нельзя бросать. А вроде и заеб@лись так, что больше некуда…
Влад сам решил диллему:
— Вы летите! Я следующим… — скорее простонал, чем сказал он. Не в силах бороться с собственной усталостью, и здраво рассудив, что Владик – мальчик взрослый, заграницей не первый раз, с ситуацией справится, спецкоры плюнули, помахали ему рукой, и отправились к Вовке, уже ждавшему их у гейта.
На этом закончилась история бригады. Но не закончилась история Владика.
А Владик, так же здраво рассудив, что нет нужды торопиться именно на ближайший рейс (раз уж все равно опоздал), решил восполнить силы здоровым сном. Прямо здесь, в аэропорту, на лавочке.
Проснулся Влад ближе к вечеру. Один. Без сумок, без чемодана, без ноутбука… Слава богу – хоть с паспортом во внутреннем кармане куртки, мобильником и бумажником.
— П%%%%ц! – подумали бы вы. Но не Влад. Он был в том уже состоянии, когда человеку все равно, что с ним происходит. Он не придумал ничего лучше, чем… нет, не купить билет на ближайший рейс до Москвы (деньги-то были! ). В кармане приятно шуршала бумажка в 100 евро. И, кажется, просто жгла этот карман. Влад решил – вот ведь, душа поэта! – сзъездить в Рим. Попить вечерний кофе в открытом кафе с видом на Колизей. Влад вообще очень любил – и любит – итальянскую столицу.
Правда, кофе в итоге было решено заменить на пиво. Ох, сладко пьется пиво вечером, да с такими пейзажами! Но ночь уже наступила, ночевать было негде, следующий рейс – через три часа (расписание-то посмотрел). Надо только денег на билет снять (блин, будто карточкой заплатить нельзя! ).
Банкомат с аппетитом съел Владиков мастеркард. Потом как-то недобро заскрежетал, захрипел, выдал нечитаемую надпись на итальянском… И потух с карточкой в своем нутре. Так наш герой понял: наступил он самый. Окончательный и бесповоротный п%%%%ц.
…Следующие три дня утренние планерки в редакции начинались с вопроса главного редактора: «Как там Влад? ».
Владик чувствовал себя неплохо. Пока он дозвонился до московского офиса своего банка, пока там писали письмо своим коллегам-итальянцам, пока неторопливые сеньоры делали новую карту, прерываясь на бесчисленные сиесты, Влад мотался на аэроэкспрессах из аэропорта, где он ночевал на лавочках в зоне ожидания, к коллизею, где пил пиво на остатки наличных средств с тех самых 100 евро, и обратно.
Наконец, в пятницу доблестный Влад, получив новую карточку взамен съеденной в отделении римского банка и купив билет, прилетел-таки в Москву. Он не придумал ничего лучше, чем сразу явиться в офис.
Представьте себе, как выглядил наш странник. Как вообще может выглядеть мужик, который после адской командировки пару дней прожил в аэропорту, не протрезвев за это время почти ни на минуту? Представили? Главвред, лицезрея заблудшего сотрудника, прямо скажем – ох@ел. И выдавил из себя единственную фразу:
— Иди-ка ты, Влад, в отпуск…