в Лондон.

Друг там по своим делам, а жену, маму и мелкого сына повез прицепом на экскурсию.

Вечером сидят в ресторане, мирно беседуют, маман благодушно, с видом светской львицы, потягивает винцо.

Вдруг за соседним столиком девушка сперва побелела, потом покраснела и с хрипом свалилась со стула.

Народ начал бегать вокруг, шум, гам, зовут доктора.

Маман, не вставая из-за стола, говорит сыну:

— Похоже на анафилактический шок — вон, девка объелась кальмаров.

Сын:

— И что дальше?

М: — Да сейчас скорая приедет, вколет ей адреналинчику с антигистамином и все будет хокей, если успеет, конечно. Хотя спроси у ее кавалера, у аллергиков должен быть шприц с адреналиновой микстурой на такой вот случай.

Друг переводит кавалеру, на что тот, смекнув, что маман имеет какое-то отношение к медицине, затараторил, что вот сейчас никаких медикаментов нет, но помогите плиз!

И потащил старушку к своей девушке.

Скорая пока не появилась, а девушка уже начала хрипеть и пошли судороги.

Маман забеспокоилась и закрутила головой в поисках скорой, которой все еще не было.

Потом с воплем:

— Еб@сь оно все провались! — хватает со стола вилку и с размаху втыкает ее в ляжку девицы.

Народ в шоке, девица взвыла, резко ожила и полезла с кулаками на маман. На что та ловко увернулась и буркнув:

— Жить будет... — направилась на свое место.

Тут уже и скорая через пару минут приехала.

Санитар, сделав необходимые уколы и обработав рану, начал выяснять, откуда дырки-то? Девица с кавалером, злобно зыркая, показали пальцами на маман.

Санитары потребовали объяснений.

М: — Видите ли, молодые люди, пока мы вас дожидались, пациент мог уже откинуть копыта. Поэтому, т. к. адреналина у нас не было, пришлось импровизировать. От боли у нее выделился адреналин из надпочечников, да и общий тонизирующий эффект был налицо.

Санитары от такого объяснения маленько прифигели, но собрав данные маман, свалили, бормоча что-то вроде:

—... русская медицина... какое варварство...

На что маман, услышав перевод, усмехнулась и говорит:

— Зато бесплатно, а с лекарствами и мартышка сможет!

Aibo

не дaй бог, фотогрaфии дуэтом нa фоне туaлетa. Ну, порa вылезaть из купе нa свет Божий. "Мой человек" стоит, ждет. Девaться некудa. Иду.

— Товaрищ Гурченко, я Вaс жду.

— Я вижу.

— Знaчит, тaк. Доклaдывaю. Я кaпитaн дaльнего плaвaния. У меня есть один грех. Могу зaпить. Когдa по полгодa в море… сaми понимaете. Но комaндa меня увaжaет. Они ждут сколько нaдо, a потом стaвят мне "Любовь и голуби" — помните, где Вы с Вaсей нa юге? — И тихо зaшептaл: — Кaюсь, у меня тоже тaкое было! Ужaс! — И опять громко: — Товaрищ Гурченко, Людочкa, дорогaя! Все, что хотите, — шaмпaнское, коньяк, цветы, шоколaд! Умоляю, — кaк Вы тaм говорите? Людк, a Людк… Скaжите!

— Тaк Вы нaизусть уже все знaете.

— Ну что Вы, Людочкa, то кино, a тут — Вы! Живaя! Бог ты мой, вот же удaчa! Всё! Всё, что хотите! Ну что Вaм стоит? Ну, Людочкa! Сделaйте моряку-комaндиру, который годaми не видит родных берегов, сделaйте ему минуту счaстья! Он этой минуты никогдa не зaбудет!

Вот онa, моя любимaя профессия. Восемь утрa. Лицо утреннее, несчaстное. И вот сейчaс я должнa зaбыть, что я просто слaбый человек, что я тоже хочу в туaлет. Будь любезнa в одночaсье, в одноминутье сумей себя встряхнуть, "перевоплотиться" и сыгрaть ярко и весело, громко и aртистично. Тa-aк… копятся слезы обиды нa судьбу, нa серость зa окном. A желтый шaрик желчи подпрыгнет к горлу и откaтится, подпрыгнет и откaтится. Слaвa богу, не взорвaлся. Не нaдо. Уйдут силы, энергия. Они нужны для вечернего концертa. Крaем глaзa зaмечaю, кaк из всех купе зa нaми следят пaссaжиры. И в восемь утрa, около туaлетa я, в полный голос и в удовольствие, кричу:

"Девочки! Уберите свою мaть! Aх ты, зaрaзa… Людк! A Людк! Де-ре-вня! "

Aплодисменты. Повлaжневшие и удовлетворенные глaзa кaпитaнa.

Вечером в концерте чувствую кaкую-то особую, небудничную aтмосферу в зaле. Ну, это кaк в советские временa, когдa идет зaседaние, но все знaют, что скоро вынесут знaменa, зaигрaет горн, потом мaрш… И что? В первом ряду я вижу кaпитaнa в пaрaдном, со множеством медaлей и знaчков. Рядом с ним очень хорошенькaя пухленькaя женщинa, видно женa.

Рaсскaзывaю в концерте об утреннем эпизоде в поезде. Игрaю все в лицaх. Зaл очень хорошо реaгирует. Предстaвляю зaлу кaпитaнa. И нaчaлось! Кaпитaн торжественно встaл, поклонился зaлу, хлопнул в лaдоши, и из двух противоположных выходов стройным шaгом пошли мaтросы с ящикaми коньякa, шaмпaнского, цветaми и коробкaми конфет.

Зaл aхнул. Стою среди этого добрa, клaняюсь, блaгодaрю. A еще только треть концертa… A кaк перевести нa серьез? A кaк двигaться среди ящиков? Нет, никaких пaуз. Пусть все будет тaк. Перепрыгивaлa через ящики, под aплодисменты веселых зрителей. Успех был, чего уж… Но героем вечерa стaл кaпитaн. У него тоже брaли aвтогрaфы. Вот тебе и "Людк!".

Людмилa Гурченко, "Люся, стоп! "

жильцы, кляузник Яша и алкоголичка Люсьена. Яша жил с мрачными домочадцами: женой, точной копией постаревшей Баськи Грач, двумя усатыми сварливыми дочками и десятью кусачими злющими кошками. Не буду тратить слов на описание сложных запахов и звуков, доносившихся из их квартиры. Скажу только, что Яша был непотопляем, его не выбил из седла даже затяжной, как война, евроремонт, происходивший прямо над его головой. Да и честно говоря, этот герой в рассказе лицо второстепенное. К тому же, в бесчинствах и кутежах замечен не был. Доносы кропал и стучал тихо, по-партизански.

А вот моя соседка по лестничной площадке Люси, та как раз — да! Любила принять на грудь необъятного размера. Справедливости ради замечу, что ритм ее жизни был упорядочен. С утра до позднего вечера они с корешами выпивали и закусывали под песни советских композиторов. Зато ночью вся компания, устроившаяся у Люськи на ночлег, мирно дрыхла. Соседка моя не работала, деньгами ее ссужал немолодой муж с трагическим лицом, который, отчаявшись бороться с разудалой женой, съехал от нее куда подальше. Прочие соседи, понакупившие квартиры в доме на Патриарших, были ужасно недовольны таким положением дел. Не за то деньги плачены, чтобы делить кров со столь невнятными личностями.

Для выкуривания нежелательных элементов придумывались разные военные планы, подписывались коллективные письма, приводились комиссии, которые должны были нюхать кошачьи запахи и переписывать поименно люськиных постояльцев. Я в этом шабаше участия не принимала. Я и дома-то довольно редко бывала, мотаясь между Москвой и Сан-Франциско. Летать приходилось часто, я никак не могла очухаться от джетлага (11 часов разницы во времени!), в башке перепутались день и ночь, спать хотелось постоянно, реакции были какие-то не вполне нормальные и вообще обидеть меня ничего не стоило. В один из таких прилетов застала в подъезде суетливых работяг, похожих на вокзальных наперсточников. Они были по уши заляпаны цементом. Кто-то из жильцов достраивал капитализм в отдельно взятой квартире. Не придала этому значения. А напрасно. Ближе к вечеру мой мобильный истошно заорал соседским воплем: караул! потоп!

Я была на какой-то суперважной встрече. Побросав все дела, схватила машину и рванула домой. Рывком — на третий этаж, дёрнула двери и впала в ступор. По моей красивой квартире с фигурно выложенным паркетом, мимо зеркальных шкафов и стен, украшенных модной графикой, проплывало говно, собранное со всего дома. У меня реально помутилось сознание. Наверное, стоило бы его вовсе потерять и очнуться где-нибудь в другом месте. Я зажмурилась в надежде непонятно на что. Постояла так минуту. Открыла глаза. Нет, не привиделось. Дерьмо плавало в ритме течения уютной сельской речушки с истоком, руслом и устьем, издавая дух мощной концентрации. Трясущимися пальцами стала названивать в ЖЭК. Тишина. Скатилась с лестницы и махнула в контору сама. Минут десять била и колотила во все окна и двери, пока, наконец, с той стороны кто-то не проскрипел:

— Ну?

Я заголосила, как баба на похоронах.

— С говном не сюда, — тяжко прокашляли из-за двери. — Лови аварийку, дамочка!

И больше ни звука оттуда не раздалось. Как будто дух жэковского домового вылетел в форточку и испарился в небесных сферах. Еще сколько-то времени ушло на то, чтобы осознать: мне кранты. Аварийка — это фантом, мираж. Ждать её можно вечность, а лучше не ждать вообще. Вся бригада на объекте государственной важности, ни одна живая душа не знает тот день и час, когда увидит ее вновь. И я потащилась обратно в свой ад. Мозг окончательно отказался соображать. Я просто села на корточки рядом с квартирой, как наверное сидят ссыльно-каторжные на пересылке, и застыла. В эту самую минуту распахнулась соседская дверь, и показалась веселая Люсьена с хозяйственной сумкой, в которой гремела пустая тара.

— А ты чего здесь? – удивилась соседка, споткнувшись об меня, ты же там. — Она постучала пяткой в грязный кафельный пол, имея в виду другой край света. Я молчала. Не из гордости. Просто голоса не было, пропал.

— Эй, -заволновалась Люси, -чо приключилось-то?

Я кивнула в сторону своей квартиры. Люсьена распахнула дверь и жизнерадостно прокричала:

— По реке плывёт топор из села Чугуева! Ну и пусть себе плывет железяка х... ева!

Обернулась, приглашая к хоровому пению. Но выдавать хоть какие-то эмоции я была не в состоянии. Люська мгновенно оценила ситуацию, приказала: погодь! Метнулась обратно в свою квартиру, выкатилась оттуда с граненым стаканом первача и влила его в меня. Определив на глазок, что правильная кондиция еще не достигнута, проделала тот же маневр вторично. Следующая доза вернула меня в сознание. Трупная окоченелость стала медленно уходить. Прорезался голос и я смогла, наконец, взвыть. Выть было о чем: о загубленной жизни, о чертовой канализации, о сволочи из ЖЭКа и конечно об аварийке, которая вся целиком брошена на секретный полигон, а соседи уже катают жалобы в инстанциии, и каземат приветливо распахнул для меня свои врата.

Посреди стенаний, Люси прервала меня, гаркнув вглубь своей хаты:

— Колян, Степаныч, давай сюда!

Вышли двое. В спецовках. Один в руке держал полкруга колбасы, другой пустой шкалик.

— Вот, — представила Люсьена, — дружбаны. Аварийка!

Мой мозг никак не включался. И Люська стала командовать парадом сама.

— Мужики, машину подгоняй сюда, я отопру.

Дальше все было как в сказке. Колян и Степаныч, кирявшие на “гособъекте” у моей соседки, довольно шустро подогнали свою технику, которую до того заховали в подворотне, пристроили какие-то шланги, трубы, насосы и через полчаса квартира была осушена, как узбекский арык в середине лета. Но на этом история не закончилась. Ночевать дома было невозможно. И Люська гостеприимно предложила мне горбатую плюшевую кушетку в своей кухне. Наутро мы позавтракали бубликами с портвейном, и моя соседка объявила, что сейчас прибудут ее подружки на субботник. Минут через двадцать заявились слегка бухие, но развеселые тетки с ведрами и тряпками. И совсем скоро в квартире царил прежний, до-дерьмовый порядок. О страшном происшествии напоминал только запах. Но и тут мудрая Люсьена проявила смекалку и научила, как с ним бороться. Я смоталась на Палашевский рынок, там стояла палатка со всякой дешевой хозяйственно-парфюмерной утварью. В том числе, одеколоном "Магнолия", непонятно как сохранившимся с советских времен. Люська рекомендовала со знанием дела: хоть вовнутрь заливай, хоть снаружи – одна сплошная польза! Я хапнула пять флаконов у подозрительно зыркающей на меня продавщицы в потертой душегрейке. Залила всю квартиру едким советским дефицитом. Средство оказалось верное. Отшибло убойный дерьмовый дух, перемешав все запахи, как сухофрукты в компоте.

А еще через пару месяцев квартиру на Патриках купила одна московская артистка. Она служила в Ленкоме, от моего дома до работы ей было рукой подать. К тому же дама буквально влюбилась в квартиру.

— И что особенно ценно в дореволюционных домах, — объяснила мне в один из визитов заслуженная инженю, — так это неповторимый, манящий запах времени, старины, который стойко удерживают только старые стены. Разве найдешь в цементных новостройках этот чудный, тонкий аромат уютного гнезда? Никогда!